Ганс Христиан Андерсен - Стойкий оловянный солдатик

пошел дождь, все сильнее, сильнее и, наконец, хлынул, как из ведра. Когда он кончился, пришли двое уличных мальчишек.

— Смотри, — сказал один из них, — вон лежит оловянный солдатик. Отправим-ка его в плавание.

И они сделали из газеты лодочку, поставили в нее оловянного солдатика и пустили ее по водосточной канаве, а сами бежали вдоль берега и хлопали в ладоши. Ну и волны ходили по канаве! Лодочку так и несло, да и дождь был на славу. Лодочка ныряла и иногда так вертелась, что оловянный солдатик вздрагивал, но он был стойкий и все так же невозмутимо глядел вперед, держа ружье на плече.

Вот лодочка поплыла под мостками. Стало так темно, как бывало в коробке.

«Куда же это я попал? — думал оловянный солдатик. — Все это букины проделки! Вот если бы со мной здесь сидела маленькая танцовщица, тогда пускай было бы хоть вдвое темнее».

В ту же минуту показалась огромная водяная крыса, давно жившая под мостками.

— Показывай паспорт! — крикнула крыса. — Подай сюда паспорт!

Но оловянный солдатик молчал и еще крепче прижимал к себе ружье. Лодочка плыла дальше, и крыса за ней. Ох, как она скрежетала зубами и кричала встречным щепкам и соломинкам:

— Держите его! Держите! Он не уплатил пошлины, не показал паспорта!

А течение становилось все сильнее и сильнее, оловянный солдатик различал уже свет в конце мостков, но вместе с тем до него донесся шум, такой страшный, что испугался бы какой угодно храбрец. Подумать только: там, где кончались мостки, канавка низвергалась в большой канал! Оловянный солдатик подвергался такой же опасности, как мы, когда нас несет в лодке к большому водопаду.

Вот он был уже у самого края. Остановиться было невозможно, лодка выплыла из-под мостков. Бедный солдатик крепился и держался все так же прямо, никто бы не заметил ни малейшей перемены в его лице. Лодка описала три-четыре круга, наполнилась водой до краев и стала тонуть. Вода доходила оловянному солдатику до самого горла, и лодка стала погружаться. Теперь вода покрывала солдатика е головой. Он подумал о прелестной маленькой танцовщице, которую ему не суждено было больше увидеть.

В ушах у него звучало:

Горе! Горе! Воин,

Смерть грозит тебе!

Бумага размокла, прорвалась, и солдатик чуть было не утонул, но в ту же минуту его проглотила большая рыба.

Ах, как было темно у нее в животе! Здесь было еще хуже, чем под мостками, и к тому же так тесно! Но оловянный солдатик держался стойко — он лежал, вытянувшись во всю длину, прижимая к себе ружье.

Рыба металась из стороны в сторону и делала самые невероятные движения; потом затихла, и вдруг, словно молния, сверкнуло что-то блестящее. Стало совсем светло, и кто-то воскликнул:

— Оловянный солдатик!

Рыбу поймали, снесли на рынок, там ее купили и принесли на кухню, где кухарка разрезала ее острым ножом. Она взяла солдатика двумя пальцами за талию и отнесла его в комнату, где собрались все домашние поглядеть на удивительного человечка, совершившего путешествие у рыбы в животе. Но оловянный солдатик не возгордился.

Его поставили на стол, и вот — чего только не бывает на свете! — солдатик очутился в той самой комнате, в которой был прежде, и увидал тех же детей.

Игрушки по-прежнему стояли на столе, а среди них и чудесный замок с прелестной маленькой танцовщицей. Она все так же-прямо держалась на одной ножке, подняв другую высоко в воздух, — она тоже была стойкой. И это так тронуло оловянного солдатика, что он чуть было не заплакал оловом, но ведь это было бы неприлично! Он поглядел на танцовщицу, она на него, но оба ничего не сказали. Вдруг один из малышей схватил солдатика и ни с того, ни с сего бросил его в горящую печь; вероятно, это бука из табакерки подучил его.

Солдатик стоял освещенный ярким пламенем, и ему было ужасно жарко, но было ли то от огня или от любви, он и сам не знал. Краски на нем совсем полиняли — от тоски ли, или сошли во время путешествия, тоже никто не знал. Он глядел на маленькую девушку, она на него, и он чувствовал, что тает, но все еще стоял прямо, с ружьем на плече. Вдруг дверь в комнату --">