Мария Павловна Прилежаева - Осень

Прилежаева Мария Павловна Осень

Памяти мужа и друга

Александра Григорьевича Уманского

1

Ровно в семь звонил будильник. Пронзительно на всю трехкомнатную квартиру, с ванной, стенными шкафами и прочими современными удобствами.

Анна Георгиевна вскакивала первой. Всунув ноги в тапочки, открывала настежь окно.

— Подъем. Раз — и, два — и. Вдох, выдох.

Старая няня, крупная старуха с большим носом и крошечным пучочком изжелта-белых волос на макушке, оставляла кашу довариваться, на маленьком огне и, шаркая шлепанцами, шла из кухни к Ляльке.

— Вставай, подымайся книжку учить, ум точить, — низким голосом, сильно окая, приговаривала она, застегивая на Ляльке платье и перевязывая ленточками метелки над ушами.

Игорь Петрович, досыпавший последний сон в обнимку с подушкой, шумно всхрапнув напоследок, откинул одеяло.

— Привет! — сказала Анна Георгиевна.

— Да здравствует день, солнце и богиня Афродита в халате, — ответил муж.

— Игорь, не шалопайничай с утра. Раз — и, два — и. Лялька, становись на зарядку.

Через полчаса, одетые, умытые, они сидели в кухне за квадратным столом в красную и белую шашечки и, как добрая, наиболее благоразумная половина человечества, ели кашу из овсяных хлопьев. Игорь Петрович кончил, подмигнул Ляльке. Лялька радостно улыбнулась во весь рот без двух передних зубов.

— Папа, ты что?

— Показательный завтрак перед трудовым днем образцово-благополучной семьи.

— Идейной, — вставила Анна Георгиевна.

— Под руководством нашей просвещенной, политически выдержанной, морально устойчивой мамы.

— Наперекор вольнодумству отца, — подобно мячу в волейболе, вернула Анна Георгиевна.

— Мама, что такое вольнодумство отца?

— Попалась, Егоровна, — хмыкнул Игорь Петрович. — Выкручивайся.

— Чего же выкручиваться? Скажем прямо: вольнодумство — это беспорядок, ветер в голове… правда, не всегда.

— Ага, с оговорочкой.

— А я все равно люблю папу, — сказала Лялька, потянулась, прильнула розовой щечкой к щеке отца с каштановой полоской бакенбарды. — Папа, ты добрый-предобрый!

— Эко дитё смышлёно, что ни скажет, рублем подарит, — растрогалась нянька, постучала по столу костяшками пальцев. — Не сглазить бы.

— Результаты твоего идейного воспитания, Анна! — засмеялся Игорь Петрович. — Нянюшка, стол из пластмассы, а от сглазу по дереву надо стучать, и не сверху, а снизу.

— Что такое «от сглазу»?

— Лялька, няня шутит. И папа шутит. И я шучу.

Ровно в восемь они втроем были на улице. Сентябрьское утро с высоким куполом неба ясно и чисто. Во дворе на аккуратных клумбах пестро цвели георгины. Довольно гулили голуби, перебирая коротенькими лапками.

Игорь Петрович на ходу развернул свежую «Правду», пробежал заголовки, сунул в портфель.

— Ма! Па! А наш второй лучше всех в школе, у нас хулиганов нет, и ябед нет, и четыре отличника. Папа, а отличники все только девочки.

— А ты?

— Римма Федоровна говорит, не хватает сознательности.

— Вот те на! Мама такая сознательная…

В двух кварталах от дома Лялька махнула, прощаясь, рукой и свернула в тупичок, где, замыкая его, стояло четырехэтажное серое здание с широким подъездом. Не читая вывески, можно было догадаться, что это школа. Лялькина школа номер один в центре города, сооруженная по типовому архитектурному проекту, подобно всем школам во всех городах Советского Союза.

— Эй, Лялька, подтянись в смысле сознательности! — крикнул отец.

Дальше, до бульваров, они пошли вдвоем. Бульваров в их городе три липовый дореволюционных времен и два продолжающих его молодых, где вперемежку стоят липы и клены, тихие березки, тонкие осины с дрожащей листвой.

Бульвары — любовь и гордость города. Безобразничать на бульварах не позволено никому, во всяком случае на глазах у народа. Даже среди молодых парней с гривами до плеч редко кто кинет на песчаную дорожку окурок. Как из-под земли вырастет дюжий дружинник или какой-нибудь старожил, ревнитель городской красоты и порядка.

У бульваров им расходиться. Игорю Петровичу вправо, он пошагает почти бегом, чтобы в срок успеть на работу. Анне Георгиевне не к спеху, до девяти время есть. Она любит в любую погоду медленно идти бульварами и думать. Или не думать, а просто идти. С ветки беззвучно сорвется лист, плавно покружит в воздухе и ляжет на песок дорожки. --">