Марк Твен - Приключения Тома Сойера (пер. Ильина)

происходившему все большим интересом, и наконец оно полностью завладело его воображением. Тогда он попросил:

— Слушай, Том, а дай и мне побелить малость.

Том поразмыслил над этой просьбой и почти уж решился исполнить ее, но все-таки передумал:

— Нет, Бен, нет… Не получится. Видишь ли, тетя Полли страх как трясется над этим забором — ты сам посуди, он же на улицу выходит, — будь это какой-нибудь задний заборишко, я бы не возражал, да и она тоже. Но этот забор ей дороже всего на свете; его нужно белить с особым старанием; я так понимаю, на тысячу мальчиков найдется только один, ну, может, два, способных сделать все, как полагается.

— Да что ты? Ладно, ну хоть попробовать дай. Чуть-чуть — будь ты мной, Том, я бы тебе дал.

— Бен, я бы с радостью, честное индейское, да только тетя Полли… Джим вон тоже просился, так она не позволила; Сид просился, она и Сиду отказала. Понимаешь теперь, почему я упрямлюсь? Возьмешься ты за побелку, а у тебя чего-нибудь не так выйдет и…

— Да будет врать-то, я знаешь какой аккуратный! Дай попробовать. Слушай, я тебе огрызок яблока отдам.

— Ну, коли так… Хотя, нет, Бен, не могу. Боюсь…

— Я тебе все яблоко отдам!

Том вручил ему кисть с явной неохотой, однако душа его пела. И пока бывший пароход «Большая Миссури» усердствовал и потел на солнцепеке, отставной живописец сидел на стоявшем в тени бочонке, болтал ногами, грыз яблоко и обдумывал западню, которую ему предстояло расставить следующей простой душе. Недостатка в таковых не наблюдалось: мальчики подходили к нему один за другим, — сначала ехидничали, но вскоре хватались за кисть. Ко времени, когда Бен начал уставать, Том уже продал следующую смену Билли Фишеру, получив от него воздушного змея — в довольно приличном состоянии; а когда утомился и Фишер, его сменил Джонни Миллер, отдавший Тому дохлую крысу на веревочке, позволявшей с удобством крутить ею по воздуху — и так далее, и тому подобное, час за часом. К послеполуденному времени Том, проснувшийся поутру без малого нищим, буквальным образом купался в богатстве. Помимо уже упомянутых приобретений, он владел теперь двенадцатью каменными шариками, фрагментом древнего, именуемого «зуделкой» музыкального инструмента, донышком синей стеклянной бутылки, через которое можно было смотреть на мир, изготовленной из нитяной катушки пушечкой, ключом, ничего, впрочем, не отпиравшим, куском мела, стеклянной пробкой от графина, оловянным солдатиком, двумя головастиками, шестью хлопушками, одноглазым котенком, медной дверной ручкой, собачьим ошейником — собака не прилагалась, — черенком ножа, четырьмя кусками апельсиновой кожуры и старым, полуразвалившимся оконным переплетом.

Он хорошо и весело провел, не ударяя пальцем о палец, время в большой компании, а забор, между тем, покрылся целыми тремя слоями известки! И если бы она не вышла вся, Том обратил бы в банкротов всех до единого мальчиков городка.

Приходилось признать, что жизнь, вообще говоря, не такая уж и пустая штука. Том, сам того не ведая, открыл великий закон, который правит поведением людей, а именно: чтобы заставить мужчину или мальчика возжаждать какой-то вещи, необходимо всего лишь затруднить ее приобретение. Будь Том таким же великим и мудрым философом, каков автор этой книги, он уразумел бы, что Труд состоит из того, чем каждый из нас заниматься обязан, а Игра — из того, чем не обязан заниматься никто. И это помогло бы ему понять, отчего изготовление бумажных цветов или нудная механическая работа есть труд, а сбивание кеглей или восхождение на Монблан — всего только развлечение. В Англии можно встретить состоятельных джентльменов, которые в летнюю жару правят запряженными четверкой лошадей пассажирскими дилижансами, проезжая на их облучках по двадцать-тридцать миль в день, — и лишь потому, что привилегия эта обходится им в изрядные деньги; а предложите джентльменам плату за такую услугу, обратив ее тем самым в труд, они от нее немедля откажутся.

Том поразмышлял немного о значительных переменах, происшедших в его жизненных обстоятельствах, а затем устремился с донесением в главный штаб.

Глава III На войне и в любви

Том предстал перед тетей Полли, сидевшей у открытого окна приятной тыльной комнаты дома, служившей и спальней, и столовой (для завтраков и обедов) и библиотекой сразу. Благоуханный летний воздух, мирный покой, аромат цветов и сонное гудение пчел, --">