Ханна Алкаф - Девочка и призрак

коже ведьмы слюной.

– Готово, – сообщил он ей. Слова были знакомыми, словно любимая песня. Ритуал обволакивал, как тёплое одеяло. – Я привязан к тебе до конца.

Ведьма ласково погладила его по рогатой голове. Прикосновение удивило духа – хозяйка никогда не отличалась сентиментальностью.

– Что ж, – произнесла она. Её голос прозвучал слабым вздохом. – Вот и конец.

Она повернула голову к окну, где солнце поднималось над гранью мира, и испустила дух.

Глава первая. Дух

КАКОЕ-ТО ВРЕМЯ ПОСЛЕ того, как ведьма испустила последний вздох, дух (или призрак) сидел совершенно неподвижно. Он размышлял, что ему теперь делать. В теории он понимал, что должно произойти: всё-таки он пелесит, а всякому пелеситу нужен хозяин. И поскольку он связан кровью, новый владелец должен происходить из семьи прежнего.

Хитрость была в том, чтобы найти такую свежую кровь. У ведьмы было не слишком-то много родственников. Да и друзей. Откровенно говоря, она вообще не особенно ладила с людьми. Он знал, что у неё есть дочь. Девчушка с хвостиками набекрень и с такой же кривобокой улыбкой. Он видел её фотографии, спрятанные в ящике стола среди обломков свечей, скидочных купонов из супермаркета, давным-давно недействительных, и горстки монет. Вещей, которыми она больше не пользовалась или которыми тяготилась, про которые позабыла или хотела забыть… А ещё там лежали письма. Наклонный почерк, тёмно-синие чернила. Бумага такая старая, что по краям зацвели жёлтые пятна времени:

Знаю, ты не одобряешь мой выбор, но он любит меня, а я – его, и мы хотим быть вместе. У нас теперь свой дом. Может, приедешь нас навестить?

Пожалуйста, ответь мне, мама! Я скучаю. Неужели ты не хочешь увидеть внучку?

Последнее письмо было поновей. Простенький белый прямоугольник, вложенный в мятый коричневый конверт с именем ведьмы. В нём говорилось:

Не пиши нам больше.

Да, у старой ведьмы не слишком-то много родственников. Она предпочитала скитаться по деревням, отправляя духа сеять хаос в каждой из них. И поначалу ему это нравилось. Он находил своего рода злорадное удовольствие в том, чтобы бродить по селеньям в обличье крохотного невзрачного кузнечика и всюду приносить несчастья. Сквашивать коровье молоко ещё до удоя. Опустошать рыболовные сети, не оставив в них ни единой прорехи, чтобы рыбаки недоумённо почёсывали в затылке. Гноить урожай, но только изнутри: так, чтобы надежды взлетали при виде совершенных на вид плодов – и тут же, при легчайшем прикосновении, рушились о личинки и выдающееся зловоние. Дух смотрел на свою работу с гордостью (так художник любуется созданным шедевром) и посмеивался, когда крестьяне приходили к мудрой опытной ведьме, которая понимающе кивала, беря с них деньги. Они просили её снять с них проклятия, даже не догадываясь, что ведьма и есть причина всех их несчастий. Волшебным образом всё возвращалось на круги своя, и вскоре ведьма исчезала опять, отправляясь на новое место (всякий раз прежде, чем кто-нибудь смекнёт, что истинным проклятьем всё это время было её присутствие).

Однако, если быть честным, через несколько лет такие занятия ему изрядно наскучили. Клиенты стекались к двери ведьмы непрерывным потоком. И если они не просили исправить то, что было её рук делом, то заказывали всё те же мелкие пакости, такие же жалкие колдовские фокусы, как всякий до них: тем – сглаз на дела, этим – порчу на дом, тому – несводимую бородавку на нос.

«Люди, – думалось духу, – такие… ограниченные». Он надеялся, что новый хозяин, кем бы тот ни оказался, принесёт с собой глоток свежего воздуха. Новый порядок, так сказать.

Дух представил девчушку с хвостиками и широкой улыбкой и распростёр мысли, растягивая их как можно дальше. Он прислушивался к знакомой песне крови, которая звала его. Нащупывал отрадное тепло, которое растекалось по молодым венам, пульсировало в крепком новом сердце…

Он нашёл её на краю зелёной-презелёной рисовой плантации, в деревянном доме, который грохотал и трясся, обдуваемый муссоном.

Она превратилась в женщину – высокую, усталую и бледную. Хвостики сменились строгим пучком, а улыбка давным-давно стёрлась, но в жилах, вне всяких сомнений, текла та же кровь. И всё же (дух озадаченно фыркнул) знакомая зовущая песня была тихой и слабой. Порой она совсем замолкала. И даже когда глаза женщины были открыты, внутри проглядывали ставни, которые оставались наглухо запертыми. --">