Дмитрий Сергеевич Кобцев - Трое суток в аду

немецкого солдата приближает мою встречу с мамой и папой, с родной деревушкой, с любимым делом, медициной. Возможно, вы могли подумать, что меня сделали военным врачом. Если бы! В армии Британской империи не так велика смертность среди докторов, поэтому их и без меня хватает. А вот пехоты недостаёт. Поэтому я сижу в воронке от взрыва, с винтовкой в руках, по колено в грязи и с неоконченным медицинским образованием.

Но сегодня моя судьба изменилась. В недавнем штурме я повиновался своим взглядам и дрался как лев. Из нашей роты я первым оказался в окопе врага, и продержался там около трёх минут в полном одиночестве. Это отвлекло внимание немецких солдат и позволило избежать больших жертв среди моих боевых товарищей. За это время я в упор подстрелил одного немца, и ещё двоим раздробил головы своей окопной дубиной.

Подобное орудие, представлявшее собой палку из твёрдых пород дерева с расширяющимся концом, обмотанным колючей проволокой и усиленным 200-милиметровыми гвоздями для увеличения убойной силы, было распространено в этой войне. Всё солдаты в нашей дивизии обладали чем-то подобным. Дубинка была не слишком длинной, по сравнению с заводским штык-ножом, поэтому лучше подходила для рукопашных боёв в ограниченных пространствах окопов.

Но даже после захвата укреплений бой продолжился. Подоспело немецкое подкрепление. Обороняя новую позицию, мы с нашим командиром оказались в рядом. На его глазах я застрелил несколько атакующих бойцов. Но силы были неравны. Мы уже собирались отступить, но вдруг рядом с нами раздался оглушительный взрыв. Меня ранило в плечё осколком. Но хуже было то, что командиру, отцу троих детей, серьёзно повредило ногу. Всё, от бедра до стопы, было превращено в кровавую кашу. Он кричал, что не чувствовал пальцев. Лицо было изуродовано, на теле зияло ещё несколько ран. Как медик я понял, что спасти его ещё возможно. Он требовал бросить его и спасаться самим, и так поступили остальные бойцы. Но не я. Я взвалил его на плечи и, вопреки его приказам понёс сквозь огонь и стальной шквал.

К моему везению, мы добрались до своих позиций. Там нас обоих эвакуировали в госпиталь. На этом наши пути разошлись. Я пролежал там около недели и вернулся на передовую. Его же отправили домой. Перед самой отправкой я спросил, как он. Врачи сказали, что его состояние нормализовалось, но воевать он больше не способен. Я ехал в кузове грузовика и размышлял: «даже хорошо, что он больше не боеспособен и не вернётся в ад этих боёв». Помимо этого, меня переполняло чувство гордости за спасение чужой жизни.

В госпитале я встретил того самого Дави Кроуфорда. Он лежал в палате и читал журнал.

Выяснилось, что причиной его попадания в госпиталь стало ранение в ногу.

Несмотря на некоторую неприязнь к нему, я расспрашивал его о фронте, и слышал героические истории о мужестве рассказчика.

Так продолжалось около суток, пока в госпиталь не прибыл капитан, очевидно управлявший частью, в которой служил Кроуфорд. Он сходу велел вызвать врача а сам направился к Дави.

— эта собака — кричал он доктору — за год работы почтальоном в моей части не выполняла свою работу и месяца. Каждые пару недель у него происходит какая-то беда, и он отправляется в госпиталь. И сейчас, я уверен, ранение не настоящее.

Доктор явно прибежал после операции, в руках у него был скальпель, который он второпях положил на тумбочку рядом с койкой Дави.

Капитан откинул рубашку почтальона и снял бинты.

— ага, здесь есть пороховой ожёг, — прорычал он — он подстрелил себя сам. Отправлю тебя, дружок, в самое пекло, как ты оклемаешься. Это будет для тебя наказанием за дезертирство.

— действительно — задумался доктор — как я сразу не приметил, что тыловик не мог получить ранение в упор в бою. Ладно, не будем тратить время на него, куда делся мой скальпель?..

Он начал оглядываться, ощупывать карманы. В это время подбежала медсестра и сообщила, что в операционную прибыл боец с разбитым тазобедренным суставом и хирург сразу же бросился туда, забыв про потерю инструмента.

Ночь тёмная. Я спал перед окном, смотревшим на передовую. Виднелись осветительные ракеты, вспышки взрывов. Вскоре мне удалось уснуть, но сон этот не был спокойным. Дурное предчувствие не отпускало меня. Вдруг я услышал крики и звуки вонзания метала в плоть. В палате включили свет. Дави наносил удары скальпелем в собственное колено. В его глазах, несмотря на стоны, читалась --">