Джемма О’Коннор - В поисках прошлого

опрокинул меня за борт, в воду, а когда я вынырнул, он опустил рот к самой ее поверхности, повторяя и повторяя мое имя: Гил, Гил, Гил… И я чувствовал, как оно журчит и вибрирует в воде: Гил, Ги, Ги… Ухватившись за борт лодки, я попробовал сделать также: Ги, Ги, Ги, Гил.

Трап улыбнулся своей обычной спокойной улыбкой, втащил меня в лодку и усадил на банку рядом с собой. «Ты — Гил, я — Трап», — сказал он, и я почувствовал рокот его мощного, низкого голоса, вибрацией отдававшийся в дереве. Когда мы вернулись в его коттедж, он взял лист желтой бумаги и крупными буквами написал на нем «Гил», а потом «Трап» и повесил лист на стене. Вот так старик начал учить меня говорить и писать. Насколько мне известно, он ничего не сказал об этом маме, да и мне об этом случае никогда не напоминал. Мы просто установили с ним своего рода связь, и она позволяла мне при некоторых обстоятельствах быть не совсем глухим.

Мне нравилось плавать с Трапом в лодке. На внутренней стороне борта на носу было что-то написано мелкими золотыми буквами. Трап сказал, что это имя его умершей жены и что когда он остается один, то часто с ней разговаривает. Мне это понравилось. Понравилась сама мысль, что, даже если ты умер, на свете есть кто-то, кто тебя по-прежнему любит. Он был прекрасный человек, к тому же единственный, кроме Кресси, с кем я чувствовал себя в полной безопасности. Нет, он не вылечил меня, как кто-то потом уверял моего отца. Откуда мне это известно? Да ни откуда. Просто знаю, вот и все. Это случилось перед тем, как мы уехали из тех мест. Иной раз я думал, что Джон Спейн умер именно из-за этого.

Мои родители вечно ссорились. Отец, кажется, вообще не мог спокойно пройти мимо меня, не дав мимоходом подзатыльник. Когда Кресси пыталась меня защищать, он набрасывался на нее. Иногда она после этого была вся в синяках и кровоподтеках. Я видел, что ей больно даже ходить. И знал, что, если мама распустила волосы, значит, скрывает очередной синяк. Однажды, уже в самом конце нашего там пребывания, я видел, как он прижег ей руку сигаретой — просто ткнул в нее окурок, так, походя. Три раза. И все продолжал что-то говорить, даже когда она вскрикнула от боли. Они стояли возле кухонного стола. Я был рядом, как обычно. Думаю, он пытался избавиться от нас, выжить из дому, хотя, конечно, в то время я ничего этого не понимал. Додумался только тогда, когда узнал, что наш дом принадлежал семье моей матери. Родители переехали в Ирландию, когда мать получила в наследство имение Корибин.

Отец давно умер, и в моей памяти почти не сохранилось воспоминаний о том, как он выглядел. Не могу вспомнить лицо, только смутный образ — длинные ноги, светлые волосы, как у меня. Я по-прежнему никак не могу понять, почему почти ничего о нем не знал, пока мне не исполнилось четырнадцать — тогда дедушка Холингворд перетащил мою мать в Оксфорд, чтобы она за ним ухаживала. «Ты вылитый отец! — Это было первое, что он мне сообщил. — Странный малый этот Суини. Такой красавец и сложен атлетически. Успешный. Я так никогда и не мог понять, что он нашел в твоей бедной матери». Я не обратил внимания на эту его шуточку и спросил, как его звали, не Гил ли. Дедушка как-то странно на меня посмотрел. «Нет, — ответил он. — Его полное имя было Валентайн Джейсон Суини». А я только подумал, что это имечко, больше подходящее для какого-нибудь сутенера, совсем не вяжется с тем жестоким грубым человеком, что остался у меня в памяти. Стало быть, на самом деле мое имя Гил Суини, так, что ли? После этого я стал так подписывать свои школьные учебники: «Гил Суини, Спейн-Ирландия-Мир-Вселенная». Это стало началом моих попыток связать воедино историю моего отца и причины, по которым мы покинули устье Глара.

Фрэнк усыновил меня примерно в то время, когда родилась моя младшая сестричка Кэти-Мей. Но даже до этого я уже думал о себе как о Гиле Рекальдо. Теперь мне кажется странным, что я тогда не имел понятия, какая у меня на самом деле фамилия. Я считал себя просто Гилом. Может быть, так вышло потому, что у меня были проблемы со слухом. Кто знает? Прошло довольно много времени, прежде чем я осознал, что потеря фамилии, полученной мною при рождении, может иметь последствия. Однако, несмотря ни на что, я где-то в самой глубине души осознавал, что однажды обстоятельства заставят меня искать этому объяснения.

Я потратил уйму времени, чуть не целый век, чтобы точно выяснить, где находится это самое устье, потому что в памяти остались только два названия --">