Михаил Михайлович Попов - Давай поговорим! Клетка. Собака — враг человека

Михаил Попов Давай поговорим

Давай поговорим

…и вот еще какая пришла мне напоследок мысль: вольно или невольно, но главным героем произведения сделалось озеро, с его живописными берегами и таинственной беседкой.

Стендаль

…пусть пока полежит в куче картофельных очистков, пустых консервных банок, грязных полиэтиленовых пакетов, промасленной бумаги, хлебных корок, вонючей ваты — в общем, всего, от чего освобождается ежедневно любая коммунальная квартира. Ну что ж, мне наконец повезло в жизни. Я не склонен переоценивать ни участие какой-нибудь высшей силы, если она имеется где-то и поглядывает в мою сторону благосклонно, ни случайность случая, таким образом подтасовавшего события, что все произошедшее столь соответствует моим давним и туманным ожиданиям. У праведника гора от крупицы веры съезжает в море, а я даже пальцем не пошевелил, а рассыпавшийся типографский шрифт сложился в «Энеиду».

Ночью я практически не спал. Еще бы, меня не свалила бы доза снотворного, достаточная для самоубийства самого здорового здоровяка. И не только голова — мне казалось, что воспламенился весь мой полиомиелит, зашевелились силы, названия которым я даже не знал, и, появись поблизости какой-нибудь авторитетный тип и прикажи мне «встань и иди», я бы встал и пошел. Самое интересное, что сейчас я бы уже не променял свое положение на этот евангельский фокус.

Ночь двигалась очень медленно, но я, собственно, и не торопил события. Веселое возбуждение, не оставлявшее моего укромного замершего тельца, позволяло мне до бесконечности длить самое лучшее из наслаждений — предвкушение. До бесконечности или, вернее, до возвращения Варвары. Варвара, я думаю, сразу почувствует, что в квартире лежит труп.

Наша коммуналка имеет на пять семей всего лишь одно окно, выходящее на восток. Я лежал с закрытыми глазами и представлял себе, как бледный рассвет овладевает порочным натюрмортом кухни: пять помойных ведер, страшные порезы на замызганных клеенках, инфернальный закуток раковины, кафельный пол в плохо различимых язвах, разводы копоти на потолке, разнокалиберные и чем-то отвратительные чашки на подоконнике. Из кухни свет проникает в затхлый угол за ситцевыми занавесками, пахнущий караван-сараем. А может, и не пахнущий, может, мне всего лишь так кажется, что странно, потому что я никогда не разделял брюхановского отношения к семье Равиля. И вот, когда свинцовое дыхание самого главного в моей жизни рассвета коснулось ситцевых, в блеклых цветочках, занавесок, ограждающих татарское гетто, стукнула входная дверь. Я напрягся.

Все же надо отдать должное самому себе — я неплохо изучил окружающих меня людей. Варваре понадобилось всего несколько минут, чтобы уловить новое и зловещее в атмосфере коммунального жилища. Может быть, здесь дело в профессиональном обонянии, запах пороха очень въедлив. За десять лет сторожевой деятельности моя тетушка его нанюхалась. Может быть, дело в струе электрического света из щели в двери его комнаты — странное зрелище в столь ранний час. Но мне почему-то приятнее думать, что здесь имели место более тонкие моменты отношений между людьми.

Через сорок минут в квартире царило столпотворение. Приехало следствие — два молодых человека, — я их мельком видел, когда они проходили мимо моей открытой двери.

Все, а в эту ночь у нас все были дома, что само по себе является немалой редкостью, очень близко приняли эту историю к сердцу. В самом воздухе квартиры, пока экспертиза закрылась в комнате трупа, чтобы совершить свои фотографирования и замеры, поселилась истерия. Например, Мариночка забегала ко мне дважды, глаза и руки прыгают, все время прикуривает, пытается говорить о чем-то отвлеченном, что выглядит --">