Ольга Александровна Лаврова , Александр Сергеевич Лавров - Черный Маклер

Ольга Лаврова, Александр Лавров Черный Маклер

1

Горчица засохшая, угрюмо почерневшая. Сосиски комнатной температуры. Пиво тоже. Может, стоило взять котлеты? Впрочем, остывшие котлеты, пожалуй… Ладно, обойдемся.

Соседи по столику вяло перебирали футбольные новости и завидовали его аппетиту. Самим есть не хотелось — сказывались вчерашние обстоятельства. Вчера было воскресенье, позавчера, соответственно, суббота. Словом, понятно.

Он легко поддерживал разговор, называя их по имени, как и они его, со второй минуты знакомства. Он был тут на месте, в этой забегаловке. Открытый, незамысловатый.

Не найдя облегчения в пиве, стали скидываться.

— Саш?

Отрицательно мотнул головой. Сбегали, откупорили, освежились, беседа потекла живее.

— Жалеть будешь! — предрекли ему, давая последний шанс одуматься и примкнуть.

— Мне в суд, — кивнул он за окно: как раз напротив лепилась вывеска сбоку облупленной двери.

Зачем в суд, не спросили. По своей воле в суд не ходят. Поцокали языками, выпили «за благополучное разрешение». Жалко, такой свой парень.

А свой парень был на редкость широкого профиля. Возле гостиницы выглядел, как фарцовщик, у комиссионного, как спекулянт, в белом халате — медицинское светило, в синем — грузчик. Без лицемерия. Разве хамелеон лицемерит? Таково условие существования. Весной на кладбище его тоже приняли за своего парня. Среди крестов и надгробий властвовала полууголовная кодла: не нравятся наши цены, неси усопшего до дому, пока денег не накопишь. Отрадой были редкие похороны со священником. Тут могильщики оказывались как-то ни при чем. Притулятся на земле поодаль и в глухом смятении наблюдают строгий обряд. Молитвенные слова нараспев мутили им душу, пробирали до печенок. После таких похорон завязывались особо лютые пьянки и драки. Одному истерику он после «Со святыми упокой» своротил скулу за «жидовскую морду». Еврейской крови в нем не было, а то бы скулой не ограничился. Врезал с интернациональной платформы. Вообще-то, драк боялся, как всякий оперативник, потому что не мог всерьез дать сдачи. Задержанный предъявит синяк тюремному врачу, и покатят на тебя телегу. Правда, и в камере может нарочно набить шишек и повесить их на тебя. Но истерику он врезал и почувствовал облегчение. А то уже ржаветь начал, как некрашеная оградка…

Да и оградок он вдосталь накрасил, и могил покопал, покуда не узнал, у кого из кладбищенских отсиживаются два мужика, взявших в соседней области кассу. Пил тогда безотказно всякие напитки, не до капризов было: мужики сторожа порешили.

Старые мастера сыска (он еще застал некоторых) накрепко вдолбили, что это тебе не театр — одну сцену не дотянул, зато в следующей блеснул. В службе единственная фальшивая интонация, невыверенный жест — и, может случиться, нет тебя или товарища.

Соседи совсем поправились, принялись за еду, обратились к темам производственным. Не иначе, сослуживцы. Ага, воронок к судебной вывеске подъехал. Пора. Он доел сосиски, пожал протянутые руки и покинул свою позицию (спиной к стене, лицом к двери, как всегда и везде).

Пересекая улицу, прикидывал. Дело хозяйственное. Не сенсационное. Значит, народ в зале состоит из родни да косвенно причастных. От себя — человека постороннего — надо чем-то простеньким отвести нежелательное внимание. Может, он ждет встречи с кем-то… на часы поглядывает… или любопытствует насчет судьи: за что тот цепляется, какие любимые мозоли… Да, именно его интересует судья, потому что предстоит собственный процесс. Тогда и в перерыв есть о чем перемолвиться. Это лучше. Если не напорешься на кого-нибудь, с кем сталкивала работа. Ну, тут он среагирует первым, обычно автоматика зрительной памяти не подводила. Сигнал «я его видел там-то» выдавался сразу.

Тесными кучками свидетели. В первый день их вряд ли будут вызывать. Но толкутся. То снаружи — увидеть своих, когда доставят в автозаке. Теперь подкарауливают момент, как по коридору поведут.

Дверь открыта. Он приостановился на пороге, охватил взглядом зал. Не взглядом опытного сыщика, нет. Таковым не обладал. Вернее, сумел с превеликим трудом от него избавиться. Опытный преступник определяет опытного сыщика (они говорят — срисовывает) как раз по взгляду. Простой человек смотрит без этой короткой фотографирующей задержки на каждой фигуре, без расширения-сужения зрачков, без запоминающего --">