Михаил Литов - Тюрьма (СИ)

Annotation

Изначально роман — роман 1996 года — мог быть лишь, образно выражаясь, горстью праха земного и не мог быть хоть сколько-то символическим, просветляющим и намекающим не только на низкие, но и на высокие истины. Иначе озабоченные только прибылью издатели отшвырнули бы его с презрением, крича, как оглашенные, что автор ошибается, слишком высоко себя ставя, а еще и глумится над ними, и это ему не сойдет с рук. Да и теперь, когда это явно интересное и не лишенное достоинств произведение, по моему мнению, должно быть переиздано…

На дизайн обложки меня вдохновили образы предложенные издательством прежнего варианта романа

Михаил Юрьевич Литов

Вместо пролога

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Вместо эпилога

Михаил Юрьевич Литов

ТЮРЬМА

Вместо пролога

Однажды тихим весенним вечером, закончив дела в издательстве, я вышел в оживленный механическими шумами и слабыми человеческими вскриками сумрак улицы, и почти тотчас же рядом со мной зашагал слишком тепло, не по сезону, одетый субъект, низенький и не совсем свежо пахнувший, с лицом, мягко выражаясь, странным, словно нарочито смазанным или вовсе стертым, если, конечно, подобное возможно. Не зная, как с ним объясниться, а вернее, как от него побыстрее отвязаться, раздраженный, я выставил руку, не то заслоняясь, не то изображая, что деловито направляюсь к оставленной за углом высокого и красивого дома машине, а, следовательно, нечего путаться у меня под ногами. В действительности мне были до некоторой степени любопытны попытки незнакомца уклониться от того, чтобы я внимательно его рассмотрел. Естественным образом возникал вопрос: почему? Какую цель он преследует? Это своего рода грубая скромность? А может быть, напротив, изящная? Или он нимало не стесняется что-то по-настоящему от меня скрывать? Вопросы эти мне самому представлялись досужими и витиеватыми и, за явной невозможностью получить хоть какой-то вразумительный ответ, приходилось оставлять их на потом, на будущее, впрочем, сомнительное, потому как я совершенно не предполагал поддерживать с этим парнем отношения. А лица его я так и не разглядел; возможно, разглядел, но не так, чтобы впоследствии мог его описать.

— Смотрите, вот рукопись, — сказал незнакомец, показывая мне сверток, даже и блеснувший в его руке, словно это был кусок значительного, уверенно обладающего некой специальной ценностью металла. — Вы спросите, в чем дело, то есть что собственно за рукопись и какова заключенная в ней суть. По моим прикидкам, это то, что в литературе как таковой называют народным романом.

— Любопытно, — пробормотал я.

— В 1996 году, а время то было неприятное, злое, для кого-то даже и голодное, этот роман был опубликован, и что бы, спрашивается, принести не рукопись, но книгу, а? Но я по причинам, о которых вы сейчас узнаете, принес именно рукопись, хотя книгу, в случае необходимости, обязательно вам доставлю, уж вы, пожалуйста, не сомневайтесь. Сейчас, когда вокруг столько благополучия и надежды на все новые и новые улучшения, тот, прежний, роман, а именно в нем, разумеется, и следует искать корни рукописи, которую я нынче отдаю на ваш суд… так вот, тот роман выглядит глубоко историческим и притом вовсе не устаревшим, хотя и нуждающимся в некоторой починке. Мы еще обсудим, если это вас заинтересует, какие поправки необходимо внести, но уже и сейчас вы должны были догадаться, что я не принес бы вам это сочинение, когда б не успел над ним целесообразно поработать.

Хитро, замысловато изъясняется этот господин, подумал я и, слегка уже утомленный, не стал допытываться у своего собеседника, как он связан с прежним автором, и жив ли до сих пор этот становящийся уже немножко таинственным предшественник, и не являются ли, в сущности, прежний и нынешний одним и тем

--">