Борис Михайлович Яроцкий - Предчувствие смуты

историю в школе в Борисполе. Родственные отношения с братом не сложились. В Сиротине Кирилл бывал редко, приезжал только на похороны: проводил в последний путь родителя — Романа Евсеевича, а через восемь лет и родительницу — Наталью Ивановну.

К этому времени выучился на агронома и Алексей. Райком партии предложил колхозному собранию избрать его председателем колхоза «Широкий лан», как говорили тогда, принять хозяйство по наследству. Колхозники не возражали — кому-то надо было рулить. И он рулил до того дня, когда президент Украины пан Кучма объявил: «Колгоспы збанкрутилы, розбырайте майно»…

Вернувшись с собрания, Андрей Данилович похвалил соседа:

— А Леха-то, пожалуй, прав. Без колхоза мы никто — мякина. Кому вздумается, тот нас и развеет по ветру. В колхозе мы были, как пальцы в кулаке: способному давали дорогу в жизнь, хилого не позволяли обидеть. Каждый видел свое будущее не темным, как осенняя ночь, а светлым, как солнечное утро.

— Но ты же Леху не поддержал? — по привычке упрекнула жена.

— А как? — огрызнулся Андрей Данилович, подергивая седыми усами. — Как, скажи мне, мог я его поддержать? Пунтус, при случае, может и припомнить. Мстительный, зараза, как и его дед. Помнишь, дед Роман, маленький, плюгавенький, а сучковатой палкой тебе грозился: «Не зобижай, учителька, моих внучат! А то Алешка не посмотрит, что ты баба…» И Алексей Романович грозился тебя, депутата, выпороть. Помнишь? Тогда боялись пожаловаться, а теперь и подавно. Вся власть у этих, как их теперь, у крутых. И вообще, сколько мы живем в Сиротине, столько и воюем с Пунтусами. До революции — из-за земли. После революции — тоже из-за земли. Немножко примирил колхоз. Земля стала вроде общая. Перевышки вышли на поле работать, а Пунтусы по привычке полезли в начальство. До революции пролезали в старосты, при новой власти — во всякие председатели. Один даже, помнишь, Гришка-кугут, пробился в облисполком, каким-то отделом заведовал. Потом был прокурором в соседнем районе…

Андрей Данилович вспоминал, как Пунтусы бахвалились своими заслугами (а заслуги были!), и вдруг улыбнулся, как улыбается победитель.

— Ломали нас, Перевышек, да не сломали. Не стали мы шавками. Я без сожаленья с колхозом расстался, думал, расстанусь и с Пунтусами. А они хапнули все лучшее и опять над нами коршуньем поганым… Ломают нас поджогами…

Дав мужу высказаться, Клавдия Петровна, уже слышавшая подобные рассуждения, спросила прямо:

— И что ты предлагаешь?

— Ума не приложу. Может, наши дети нам подскажут?

— У Пунтуса, Андрюша, тоже дети. Вот и пойдет стенка на стенку. Опять, как в ту Гражданскую, польется кровь.

— И все же… — стоял на своем Андрей Данилович, — надо спросить наших детей. Душа моя чует: это его дети пускают нам красного петуха.

— Может, и его, — неохотно соглашалась жена. — На них, Андрюша, не пожалуешься, ты же сам говоришь, крутые. Могут и покалечить. Им-то что, у них — деньги, а деньгами, если они весомые, бьют и даже убивают.

Клавдия Петровна умела подзадоривать мужа и умела его попридержать. Но высказаться давала: многословием человек разряжается, становится мягче, не так опасен, с ножом не бросится на обидчика, подумает о последствиях.

Мужчины-степняки — народ особый, сдержанный, но часто безрассудный: попробуй их кровно обидеть — и обида отзовется местью. Отзовется не сразу, быть может, через годы. Как вешние воды сметают плотины, так и наслоенные обиды сметают обидчиков, даже если они — опора власти. Взрывная сила копится с детства. Слушая разговоры взрослых, дети воспринимают их боли и радости подсознательно, растут-вырастают, и в их душах дают всходы первые зерна гнева. А там — как жизнь покажет…

По своей учительской привычке Клавдия Петровна рассуждала трезво, придерживалась правила, что ребенку на старте его жизни закладывают в голову основы житейской науки не школа и не государство, а родители — отец с матерью, они намечают ему путь на будущее. Куда этот путь заведет их потом, будет зависеть от поводырей-правителей. Плохо, что умные и мудрые люди не стремятся в правители. Обычно в начальники рвется тот, кто понахрапистей; поводыри, как правило, умом не блещут, зато какие сноровистые! Встанешь на их пути — сшибут.

Это Клавдия Петровна знала не из книжек…

У Алексея Романовича Пунтуса три сына и две дочки. Всех его детей учила она добру и грамоте. Дочки — двадцатилетняя Юля и --">