Генри Портер - Звонари

Портер Генри
Звонари

1

Объясненная смерть

Сначала было падение, затем смерть, и эта смерть стёрла все воспоминания о падении, которое, в любом случае, было преподнесено в истинно британском стиле. История о том, как Дэвид Эйем был изгнан из высших эшелонов власти, была лишь сноской на следствии, которое последовало за слушаниями по делу о гибели подростка на дороге и гибели тракториста от удара током, зацепившего руками за провода.

Однако если бы в то мартовское утро транслировалась программа о недавно отремонтированном коронерском суде в Высоком Замке, имя Дэвида Эйема было бы в начале списка, как из-за его прежних должностей исполняющего обязанности главы Объединенного разведывательного комитета и череды неуказанных ролей в ближайшем окружении премьер-министра, так и из-за фильма туриста из Картахены в Колумбии, в котором содержались записи его последних мгновений на земле.

Запись транслировалась на трёх телевизионных экранах, и звуки колумбийского вечера наполнили провинциальное спокойствие суда жарой, изобилием и унынием Центральной Америки. Камера дернулась с колокольни, вокруг которой кружили белые голуби, к ряду балконов, украшенных цветами, типичных для колониального района Картахены, затем к уличному торговцу, несущему корзины с фруктами на коромысле, похожем на часть велосипедной рамы. Камера двигалась с такой скоростью, что люди, сидевшие ближе всего к экранам, отпрянули, словно это могло бы помочь им стабилизировать кадр. Кейт Локхарт, сидевшая во втором ряду, замерла, глядя на часы в правом верхнем углу.

В правом углу экрана — отсчитываются последние минуты и секунды жизни ее подруги.

Камера на мгновение задержалась на надписи «Bolivar Creêperie», написанной по всей длине красного навеса, под которым располагалось что-то вроде соковыжималки с оргстеклом, наполненным фруктами, и кассиршей. Затем камера резко повернула к двум женщинам и мужчине – все в шортах – сидевшим за одним из столиков перед рестораном. Здесь, немного покачнувшись, камера замерла. На лицах троих людей появились вымученные улыбки; были подняты солнцезащитные очки и подняты высокие бокалы с пивом. Изображение замерло, и коронер наклонился вперёд и кивнул клерку.

«Это самое важное», — сказал секретарь коронера, указывая пультом дистанционного управления на экран в центре зала суда. «Обратите внимание на верхний левый угол, где вы увидите покойного в тёмно-синей рубашке и кремовом пиджаке, а затем на то, что происходит на заднем плане, на дальней стороне улицы — вот здесь». Он постучал пультом по экрану.

Но Кейт нигде не видела Дэвида Эйема. Она снова лихорадочно всматривалась в экран. Бледный пиджак наверху – нет, это был не Эйем. Не тот пиджак, не эти гладкие волосы, не эта борода, не эта изможденная угловатость. Мужчина был слишком худым. Господи! Они ошиблись. Эти дураки взяли не того человека. Эйем, должно быть, жив. С тех пор, как пару недель назад она получила письмо от юридической фирмы, занимающейся его наследством, она испытывала некое недоверие к мысли о смерти Эйема. Уничтожение одного из выдающихся умов своего поколения взрывом в каком-нибудь захудалом квартале тропического порта, без того, чтобы мир узнал об этом целый месяц, словно Эйем был каким-то бесполезным хиппи или лодочником, было невозможным… недопустимым…

невероятный.

Фильм запустили снова: новый кадр был в более широком кадре. Камеру, очевидно, поставили на штатив, потому что перед объективом появился второй мужчина и что-то поправил, при этом его лицо показалось гротескно крупным планом, затем он сел вместе с остальными тремя и повернул кепку так, чтобы козырёк оказался спереди. Взгляд Кейт метнулся к верхней части экрана. Мужчина в светлой куртке не двигался. Нет, это был не Эйм: слишком уж неопрятно.

Но затем он повернулся, чтобы поговорить с темноволосым, коренастым мужчиной в очках с широкими краями и чёрной рубашке-поло, стоявшим справа от него, и его лицо оживилось. В крайнем случае, это мог быть он. Пробор был тот же, хотя волосы были гораздо длиннее, чем она когда-либо видела, а разрез глаз, брови и форма носа – всё это создавало хорошее впечатление об Эйме.

Затем он передал книгу соседу в солнцезащитных очках и, казалось, начал говорить о ней: суд не слышал ни слова из сказанного. Манеры её друга, говорившего вовсю, были безошибочными. Он откинулся на спинку стула, взялся за правый локоть и, --">