Николай Свечин - Узел

Николай Свечин Узел

© Свечин Н., текст, 2018

© Симонов В., иллюстрации, 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Пролог

Вечером 3 сентября 1907 года Лыков и Азвестопуло вышли из пригородного поезда на платформе Чесменская Московско-Курской железной дороги. Дачный сезон заканчивался, пассажиров почти не было. Сыщики направлялись к концу дебаркадера, когда их перехватил унтер-офицер жандармской железнодорожной полиции.

– Здравия желаю, господа. Куда путь держим? Готов подсказать, ежели что надо.

– Ничего не надо, мы сами, – попытался отмахнуться Сергей.

Но жандарм не уходил. Он пристально смотрел на путников, потом спросил:

– Вы чего здесь забыли? Я баловства не допущу.

Лыкову пришлось вынуть полицейский билет. Увидев чин и должность, служивый взял под козырек.

– Мы ищем одного мазурика, – вполголоса объяснил коллежский советник. – Есть сведения, что он может прятаться у смотрителя переезда Затулкина. Что про него скажешь?

– Очень даже запросто, – ответил жандарм. – Дурного поведения человек. Вас проводить?

– А еще поезда сегодня будут?

– Через час последний.

– Тогда останься здесь, кто-то должен нести охрану. Мы правильно идем? Назад около версты?

– Так точно, ваше высокоблагородие. Будка Затулкина у пересечения с Перервинским трактом. Поменее версты; там еще фонарь горит.

Сыщики спустились на путь и зашагали по шпалам обратно к Москве. Было темно, со стороны Сукина болота несло тиной и чем-то еще.

– Дерьмом откуда-то попахивает, – сказал Азвестопуло, принюхавшись.

– Вдоль Перервинского шоссе идет главная труба городской канализации, – пояснил помощнику Лыков.

– Куда идет? – не понял Сергей.

– В поля орошения.

– А-а…

Некоторое время они шли молча, пока их не нагнал поезд. Сыщики отошли в сторону. Поезд медленно тянулся мимо них и вдруг остановился. Лязгнула дверь товарного вагона, высунулся невидимый в темноте человек.

– Принимай, нехристи!

Что-то тяжелое вылетело наружу, чуть не зацепив титулярного советника. Паровоз рыкнул и тронулся с места. Когда последний вагон прополз мимо сыщиков, хвостовой кондуктор с него крикнул:

– У, ворье!

– Что все это значит? – спросил Азвестопуло у шефа, когда огни поезда удалились.

– Пойдем-ка отсюда, пока нас не поймали, – вместо ответа сказал Лыков.

Но уйти они не успели: из темноты появились полдюжины людей. Мужики обступили сыщиков, и главный спросил:

– Вы че тут делаете, дурни еловые?

– Да мимо шли, – ответил Лыков. – Нельзя, что ли?

– Нельзя, – ответил атаман со злостью. – Считай, что пришли уже. Амба.

Наступила зловещая тишина. Бандиты сделали шаг вперед, но тут заговорил Алексей Николаевич:

– Ты кого стращаешь, сосунок? На чертолом хочешь облапиться?^[1] Пупок сначала зашей.

Главный, услышав знакомые слова, сделал остальным знак: погоди. Всмотрелся в Лыкова и спросил:

– Ты кто?

Тот небрежно бросил:

– Своя своих не познаши, дубинородные. Сюда смотри!

Он нагнулся, взялся за железнодорожный костыль, покряхтел и рывком выдернул его из шпалы.

– А теперь брысь!

Бандиты мигом расступились, и сыщики продолжили путь.

– Так что это было? – вернулся к своему вопросу титулярный советник, когда они удалились шагов на сто.

– Сбросили кипу хлопка, а эти ребята его сейчас подберут, – пояснил шеф.

– Кипа – это такая шапка у евреев!

– А еще спрессованная хлопковая масса. Я в Ташкенте видел, как его пакуют.

– Едва она меня не задавила, – хмыкнул Сергей. – То-то бы посмеялись.

– Тихо. Видишь свет от фонаря? Это переезд.

Сыщики спустились с насыпи. Вскоре они оказались возле будки смотрителя. В окне горел свет, но занавеска была плотно задернута.

– Постучать и вызвать? – предложил грек.

– И кем назовешься? Почтальоном с телеграммой? – язвительно спросил коллежский советник.

– А дорогу спросить. Иду, мол, в Николо-Угрешский монастырь. Правильно али как?

– Хм. Ну попробуй. А я спрячусь.

Так они и сделали. Лыков вынул браунинг, поставил на боевой взвод и убрался за угол. Азвестопуло же постучал в окно и запричитал гнусаво:

– Дяденька, а дяденька!

Занавеска отдернулась, и в окне показалось хмурое лицо смотрителя.

– Чего еще тут за рыло?

– А нету ли водицы? Пересохло оченно в утробе, а до Угреши еще идтить да идтить…