Михаэль Верник - Лекарь

доведя её до трёх стандартных сундуков серебра по квинталу (сто килограмм) в каждом. Или, если сможете, спровоцировать части гарнизона на боевую активность, отменяющую на корню наши соглашения. Действовать будете без упоминания моего имени, якобы по собственной инициативе. Приказ ясен?

– А как же лазарет?

– Сколько больных у вас там сейчас лечится?

– Больных нет, только раненые.

– И сколько их?

– Пятеро.

– Тяжёлые?

– Выздоравливающие.

– Вот видите? С ними справится и один цирюльник. Второй направится с вами в город. Он будет нашим связным. Завтра утром будьте готовы покинуть лагерь. Возьмите всё необходимое и навьючьте на двух обозных ослов. Вполне возможно, животные вам сослужат хорошую службу. Ослятина вкуснее конины. Эту ночь Хайнц переночует в вашем лазарете, а на рассвете проведёт вас в крепость.

Заглянув в шатёр лазаретной обслуги, я обнаружил там Хайнца, судя по висячим как у бульдога щекам, бессчётным складкам камзола и гофрированному воротнику, разъём которого был бессовестно широк для дряблой шеи, ещё недавно бывшего полным человека. От толстяка в нём остался сангвинический характер. Он безостановочно трещал, сидя за столом в компании моих цирюльников и прерываясь только на глоток подогретого пива или укус холодного пирога, которыми его угощали. По рассказу выходило, что горожане, да и большая часть гарнизона, не желали продолжать сопротивление, но отряд датчан, которых было почти треть в рядах защитников стен, был настроен решительно. Это их хотел умаслить капитан Мародёр за дополнительные пять дней, склонив к сдаче города. Судя по услышанному, мне не придётся прикладывать усилий, провоцируя этот народ на срыв договора. Слово тут, слово там – и бравые вояки обновят пальбу с парапетов, чего и требовалось моему полковнику. О болезни мэра Хайнц знал не много. Просто отметил, что несмотря на проблемы с продовольствием и потерю в теле большинства осаждённых, мэр в последнее время округлился, но это не выглядело здоровой полнотой. Он часто задыхался, кашлял, не мог договорить до конца ни одного начатого предложения. На совещании магистрата отмалчивался, а если хотел что-либо передать советникам, то писал.

Говорливого Хайнца я оставил на попечение помощникам, предупредив одного из них, что завтра он сопровождает меня в крепость, а второму дав указания к содержанию лазарета в моё отсутствие, и вернулся в свою палатку собраться к завтрашнему мероприятию.

***

Именно в эту ночь, накануне моего переезда в город, дождь прекратился. Смолкнувшие за время ливня птицы обрадовались даже робкому рассвету и устроили концерт, который пробудил меня раньше всех в лагере, кроме часовых. Наскоро перекусив, я посетил лазарет, понаблюдав за спокойным сном оставшихся пациентов, затем прошёл в палатку обслуги, где обнаружил проснувшихся Хайнца и цирюльника Питера, назначенного нас сопровождать. Питер уже успел послать одного из лазаретных ветеранов в лагерные стойла за лошадьми для нас и ослами для поклажи. Я предпочёл бы отправиться в крепость пешком, но, имея в виду, что Хайнц прибыл верхом, было бы неприлично не уравнять нас в представительности. Всё-таки верховой выглядит важнее шлёпающего по грязи пешего.

В городе нас ждали и без лишних церемоний препроводили в дом мэра, осмотрев которого, я убедился, что мои предположения о мучающей его водянке живота верны. Выписав бедняге отвар наперстянки как мочегонное средство, я велел ему готовиться к проколу брюшины, назначив его через два дня на третий. Быстро улучшить состояние здоровья городского головы не удавалось, и я не стал решать с ним никаких политических вопросов.

Покинув мэрию, я попросил Хайнца отвести нас в гостиницу, однако оказалось, что нас вызвалась принять у себя вдова бургграфа, управлявшего тут от имени императора, когда город ещё был оплотом католиков. С тех пор множество раз сменилась городская власть, единоначалие уступило место коллегиальному правлению, абсолютное прежде католическое большинство разбавилось пришлыми протестантами, и они же держали тут гарнизон, но вдовствующая графиня продолжала занимать свой особняк и пользоваться почтением всех без исключения горожан.

У ворот особняка, а вернее было бы назвать его небольшим дворцом, у нас приняли наших животных, тут же распрощался с нами и наш добрый проводник Хайнц. В сами покои через парадную галерею нас повёл ливрейный. Стало ясно, что, паче моего --">