Екатерина Константиновна Гликен - Старухи

хирел быстро. Вот вроде здоровый мужик, а здоровья в нём нет. Уставал быстро. Чуть встанет, пОтом обливается. Да глаза видеть плохо стали, а молодой вроде. Ну, да что уж, наркоман ведь.

Прижился мужик. Почти и забыли уже и про Иринушку, и про то, что он её замучил. А, может, и не он, кто ж знает, чего зря на человека грешить, раз вина его не доказана.

Тут и лето к концу пришло, и октябрь листьями цветными закружил. Дело к зиме. Надо бы всё переворошить, что в доме. Стала Матрёна шкафы разбирать, бельё с места на место перекладывать, чтоб моль не завелась. Сгрудила, что было, на кровать да чай пошла пить. А тут Димасик вдруг из кучи какую-то тряпку выудил да на себя накинул, да скакать принялся в этой тряпке по дому. Скачет и воет: «У-у! У-у!».

Рассмеялась Матрёна. Да как вспомнит, что совсем недавно уже такое представление-то видела у себя под окном.

Схватила Димасика, тряпку отобрала да села разглядывать. Тут и Мила чаю пить зашла.

— Что это? — спросила её Матрёна.

Милка-то глаза в пол отвела и молчит.

— Что это?! — повторила старуха.

Милка на пол упала, дурнем воет и ревёт.

— Прости! Прости, — говорит — мама!

Разве разберёшь, чего она там. Подняла её Матрёна, чаем отпоила.

— Рассказывай всё, там решим, что делать.

— Это я тогда под окном была, — начала Милка. — Не Иринушка. Я была.

Оттаскала Милку старуха за волосы, в морду натыкала ей простыней. Да всё ж злость сменилась любопытством.

— Ты? Зачем? — удивилась Матрёна.

— Как вошла я, так с порога поняла, кому ты жизнь спасла. Это ведь Иринушки мужик… Она меня им пугала, мол, Ваньке башку снесёт, с братками понаедут.

— С чего бы?

— Ну, так Иринушка узнала, что я за конфетами торгую. Обещала в милицию сдать. Я мужика ее тогда увидела тут, сразу поняла. Ваньке сказала, что погубит он нас. А как Ваня его осмотрел, сказал, что он не опасен, тогда только успокоилась. А тут вы решили его в райцентр везти. А он бы там всё вспомнил? Что ж тогда делать-то? Вот я и пошла, Иринушкой прикинулась и вам завещала мужика тут беречь. Ведь не он Иринушку убил…

— А кто ж её убил-то? — захлопала глазами Матрёна.

— Не он, — тихо прошептала Иринушка.

В дверях грохнул об пол ухват, женщины бросились посмотреть, кто их подслушал.

Рыжий и не думал скрываться. Стоял тут же, уши развесил. Когда увидел подбежавшую Милу, лицо его исказилось гримасой ненависти. Он замычал и пошёл на неё, угрожающе подняв руку.

Милка ойкнула и выбежала на двор.

— На! На! Пиши, чёрт рыжий! Что случилось?! — сунула ему в руки альбом с карандашами Матрёна.

Рыжий застрочил.

— Наркотики! — прочла вслух Матрёна. — Понятное дело, фелшер говорил, что ты наркоман.

Рыжий замотал головой и снова принялся писать.

— Мила и фельдшер. Наркотики. Конфеты, — пожала плечами Матрёна, прочитав написанное.

Рыжий продолжал.

— Ирину убила Мила. Они с фельдшером торгуют наркотиками. Мила ворует конфеты и продаёт в них наркотики. Ирина это узнала… Ирина пришла к ним, сказала, что заявит в полицию… На кого? На Милку мою? — грозно спросила Матрёна, оторвавшись от чтения.

Рыжий оторопело попятился. Но снова продолжил писать. В этот раз он на целый лист написал лишь одно слово: «ДА!»

Ноги у Матрёны подкосились, она плюхнулась на табурет.

Рыжий продолжил строчить:

«Мила уговаривала Ирину не ходить в полицию. А фельдшер угрожать Ирине стал, что она не в своё дело лезет. Ирина попросила меня заступиться. Я сразу, было, хотел, по горячим-то следам, но она запретила. Сказала, мол, с матерью Милки поговорит, что та — бабка уважаемая, вся деревня прислушивается и за советом к ней ходит. Вроде бы и рассудили всё. Сказала, что дома поговорит, а если уж и это не поможет, тогда мы с ребятами подойдём к фельдшеру. Я в баре охранником работаю, нас таких наберётся прилично бравых молодцев, чтобы и пугануть конкретно, и поинтереснее что сделать, налетели бы, отметелили бы, забыл бы как барышням угрожать. Вот поехала Ирина сюда, чтобы с вами, стало быть, поговорить, а Милка, видать, про то узнала. Понимаете? Видать, сильно дочка испугалась, что Ирина Вам всё расскажет. Словом, уехала Ирина, я ждать остался, что напишет. Она молчит, ну, думаю, значит, решилось всё, раз не пишет. С отпуска вернётся, снова на работу поедет, так и свидимся. Сам не лезу тоже, неудобно, мы недавно знакомы только стали. Да и кому я, безъязыкий, нужен. Так на так, а Ирины уж больше месяца ни слуху, ни духу. --">