Бренда Новак - Ее худший кошмар

Красавец-спортсмен, да еще с острым умом и богатыми родителями, он был настолько убедителен, настолько правдоподобен, настолько не похож на убийцу. Никто даже не заподозрит, что он способен на такое страшное преступление.

Зажмурив глаза, она из последних сил пыталась сдержать слезы. Самым страшным из того, что она испытала за эти дни, было то, что он предал ее любовь, причем таким чудовищным образом. Но ей лучше не думать об этом. Иначе ей станет лишь хуже. Ей нужно сосредоточиться на дыхании или, может быть, просто… стоп!

Огонь, похоже, потух. Она понятия не имела, почему он так и не пожрал ее и этот сарай, как задумывал Джаспер, но помимо едкого запаха дыма она уловила сладковатый, приторный запах разлагающейся плоти. С каждым днем зловоние становилось все сильнее и сильнее, от него мутило, выворачивало наизнанку. Джаспер признался, что у него стоит при мысли о том, что ее подруги незрячими глазами наблюдают за тем, что он с ней делал. Он сказал, что они просто зависают вместе, веселятся, как в старые времена, — лишь с той разницей, что ее подруги наконец навсегда заткнули свои болтливые рты.

Стоило ей подумать о том, что он с ними сделал, как по ее коже пробегали мурашки. А с каким удовольствием он говорил об этом! Что было в равной степени отвратительно. Она не могла выбросить из головы картину, представшую ее глазам, когда она отправилась на его поиски. Она никак не ожидала увидеть, как он раскладывал их тела, как будто это были обычные манекены. Он сказал, что убил их потому, что они пытались убедить ее расстаться с ним; сообщив ей, что на вечеринке неделю назад он приударил за Агатой — как будто их преданность каким-то образом сделала их всех виноватыми. Он заявил, что никому не позволит вставлять ему палки в колеса.

Он утверждал, что в его планы не входило убивать ее, но, судя по его поступкам, не похоже, что она была для него какой-то особенной или чем-то отличалась от них. Более того, чем больше боли он причинял ей, тем большее удовольствие получал. Ее страдания как будто что-то разжигали в нем, делали его другим. Она никогда не думала, что человек может быть таким.

И все-таки она еще жива. Она воспринимала запахи, она что-то чувствовала, а темнота… была просто темнотой. А ее путаные мысли? Но как им не путаться после всего того, что она перенесла? Она из последних сил сопротивлялась тяжести, что навалилась на ее конечности и как будто замедляла биение ее сердца, как могла, боролась за жизнь. По крайней мере ей не нужно бороться с огнем. Хорошо, что она лежала на полу, ниже клубов дыма, иначе бы она уже давно умерла.

Если она доберется до шоссе, возможно, ей удастся остановить проезжающую машину.

Подняв тяжелую, непослушную руку к горлу, она почувствовала собственную липкую кровь. Она лежала в луже крови. Но зияющий разрез на шее был не единственным увечьем. У нее явно сломана нога — конечность неестественно вывернута, так что сомневаться не приходится — и множество других, более мелких травм. Она видела всего лишь одним глазом и три дня ничего не ела, кроме всякой гадости, которую он запихивал ей в горло, упиваясь ее беспомощностью и унижением.

Разве у нее есть хотя бы половинка шанса?

Слишком поздно, решила она. Разве кто-то способен выжить после того, что ей пришлось вытерпеть? Не лучше ли использовать свои последние мгновения на земле, чтобы накорябать в грязи последнее сообщение, чтобы ее родные узнали, что ее убил Джаспер. По крайней мере тогда он понесет кару.

Но мысль о родителях вызвала в ней такую огромную тоску и жалость к ним — каково им будет, когда найдут ее истерзанное тело? — что она с великим усилием смогла принять сидячее положение. Когда же она не провалилась в очередной раз в беспамятство, то собралась с духом и, нащупав что-то твердое, схватилась за табурет Джаспера и кое-как поднялась на ноги.

И тогда снова вернулась боль. Почему она внезапно навалилась на нее из ниоткуда, она даже не успела понять. Но стоило ей выпрямиться, как все тело возопило в знак протеста. А когда она ступила ногой… о боже!

Она едва не потеряла сознание.

Сосредоточься! Держись! Гони боль прочь! Думай только об одном — что делать дальше!

Что означало — уйти оттуда, где были убиты ее подруги… куда он зазвал их, чтобы «поговорить наедине».