Наталья Михайловна Лапикура , Валерий Павлович Лапикура - Следующая станция – смерть

прочешут комнату матери и ребенка. Потому, что эта тварь «на доверии» именно там ворует!

– Нет, – отвечает авиационный коллега, – я не про Пипкину. У меня и вправду проблема. Выручай! С меня кофе. Вообще-то растворимый, но нераспечатанная банка. А потом – я за тобой машину пришлю. Если согласен, шуруй на Крещатик к нашей управе. Увидишь «рафик» – это за тобой. Доедешь с комфортом. А то по такой жаре в сухофрукт превратишься.

Что оставалось? Он прав: июль, жара, рубашка мокрая, ветра нет, вентилятор сгорел. Новый обещают в декабре, холодильник не обещают вообще… Поехал в «Жуляны». Коллега не подвел, банку кофе мне сразу в зубы, а большую чашку возлюбленного напитка поставил передо мной на стол. Кофе, хоть и горячий, но жажду утоляет. Перекуриваем, коллега в жилетку плачется:

– Ты же знаешь, что такое аэропорт летом. Если забыл – сходи, посмотри. Женщины кричат, дети плачут, ветераны матерятся во всех направлениях и требуют подать начальника аэропорта, мужики у касс хватают друг друга за грудки. Цыганки честной народ дурят, цыганята подворовывают по мелочи, профессионалы тырят по-настоящему. Только «Юнкерсов» над головой не хватает, а остальное в комплекте. Дурдом!

– А ты переведись в наш морг, на Оранжерейную. Там, во-первых, всегда прохлада, во-вторых, доплачивают за вредность, а главное – клиентура спокойная. Никто не кричит, не матерится, не толкается без очереди, ну и за грудки не берет.

– Не берет, говоришь? Сейчас! Работал я на Оранжерейной – студентом подхалтуривал. Однажды в студеную зимнюю пору прихожу на смену, а напарник сообщает: а к нам ночью известного артиста привезли. На улице подобрали – упился до смерти. Хочешь взглянуть? У окна лежит, заслуженный!

Я-то, дурак молодой, подошел, наклонился, а покойник как вскинется и хвать меня – именно за грудки! Оказалось, что он не умер, а переохладился в сугробе. А у нас он отогрелся, проснулся и подумал, что попал в вытрезвитель, поскольку голый. И только когда я сознание потерял, то и до него дошло, где же он на самом деле. «Скорую» уже нам обоим вызывали.

– Ну, хватит рыдать над моей несуществующей могилой. Испугался «глухаря» – так и скажи. Ближе к делу.

– Вот только не надо обвинять меня в отсутствии профессиональной гордости, а то пошлю подальше и кофе отниму. Поближе – так поближе! Некоторое время назад наш милицейский сержант замечает в этом столпотворении интересную пару. Женщина еще молодая, но уже не пацанка, без особых примет. Стройная, худощавая брюнетка с короткой прической – вот и все. С нею мужчина – солидный, лет пятидесяти, одет в «тройку», хотя и жара. Чернявенькая его не столько ведет, сколько на себе тянет, потому как дядюшке явственно нехорошо. Глаза закатываются, весь мокрый, ноги тянет. Сержант подошел, представился и предложил помощь. Женщина даже обрадовалась: надо, говорит, мужа на свежий воздух, в тенечек вывести. Потому что ему от духоты совершенно поплохело. Обрати внимание: пока что никакой уголовщины. Сержант только потому и подошел, что они показались ему солидной парой. Ну, на воздух, так на воздух. А может, говорит, я вас лучше в наш медпункт провожу? Там приляжет, лекарство дадут, то да се – переждете до рейса. А кстати, когда ваш вылет?

Женщина вроде бы не все расслышала:

– Спасибо, – говорит, – но до поликлиники далековато, пока дойдем по солнцу, ему еще хуже станет. Лучше уж в тени на лавочке.

Вот тут бы сержанту и среагировать – откуда посторонней гражданке известно, где в «Жулянах» поликлиника? Она ведь ведомственная, в закоулочке между двумя авиаремонтными заводами, дорогу только свои знают. А он им о служебном медпункте говорил, где пилотов перед вылетами проверяют, это – рукой подать, в левом крыле аэровокзала. Но сержант добивает смену, его тоже жара замучила и лишнего сообразить – просто сил нету. Он препровождает мужчину наружу, в тень, сгоняет с лавочки молодежь, садит нашу пару… и уходит по своим делам.

– Прости, ты, случайно, на досуге не пописываешь в журнал «Советский милиционер»?

– Нет, только авиамодели клею, а что?

– А то, что стиль у тебя скорее журналистский – максимум эмоций при минимуме информации. Ты можешь по-человечески: сержант подошел, увидел, зафиксировал, сопроводил… что там дальше было с этим унтером?

– Не перебивай, а то заберу свои пасочки и забуду, на чем остановился. Так вот! В этой круговерти сержант уже через пять минут ничего не помнит. Но через пятнадцать ему снова пришлось --">