Вадим Константинович Пеунов - Последний шанс

только, как его рука мелькнула у меня перед носом, и я отключилась. Пришла в себя: лежу на полу, а Суслик отливает меня водой.

— Что же вы, Алевтина Кузьминична, так оплошали? — не удержался Иван Иванович. Он помнил, как ловко Тюльпанова расправилась с Крутояровым.

— Иван Иванович, я же всю науку по каратэ получила от «папы Юли». Еще в «шараге» он как-то сказал: «Тебе это пригодится». Потом я поняла, что могу подняться над всеми, и стала заниматься. Он хвалил: «Ты — талант!» Вы не можете представить себе, какая мгновенная реакция у «папы Юли». А в каратэ — это самое важное: опередить противника, не дать ему поймать тебя на контрприеме. Он меня учил, а практику я проходила у себя в станице... Не будь «папа Юля» вором, стал бы чемпионом мира по каратэ. Не смотрите, что ему под шестьдесят, он еще ого-го!.. Итак, я на мокром ковре, а «папа Юля» инструктирует: «Ты к своей подруге Генераловой присмотрись: кадры — дело нужное». С Пряниковым вышло все, как было задумано. Пришел он... пьяный кобель, липнет ко мне, в кровать тянет. А я-то знаю, что в соседней комнате — «папа Юля». Выходит. Похлопал Пряникова по голой спине, сказал какую-то пакость. Тот вскочил: «Кто такой?» А папа Юля: «Хочу дать тебе заработать». Я ушла в ванную, а они быстро нашли общий язык. «Папа Юля» говорит: «Нам на троих — десять кусков на месяц. И устроить на работу. Зарплата — как всем. На кадровичку не скупись, она нужный человек, жена академика, — так что вне подозрений. Анке в месяц — кусок. Двадцать кусков — тебе с директором шахты. У вас будут большие расходы: маркшейдеры, нормировщики, прочие соглядатаи... Ну и те, кто будет вас прикрывать, тоже хотят жить. Помни: щедрость в этом деле хорошо оплачивается. Вложил червонец — вернется сотня». Больше «папу Юлю» я не видела. Шесть лет они меня не беспокоили. Иногда позвонит Жора-Артист: «Не обижай Петеньку». Потом они уволились с шахты. Я вздохнула с облегчением, думала — всё, избавилась. Но двадцать седьмого апреля позвонил «папа Юля»: «Крошка, двадцать девятого возьмешь у Пети машину, загрузишь багажник харчами понажористее и будешь там, где укажет Жора. Только без глупостей и без опозданий. Уходим и даем тебе свободу. Поняла?» Двадцать девятого около трех часов зашел Жора. Сказал, где и когда мне ждать. Предупредил, что один из них останется в городе. «Передашь его своему Тюльпанову. Скажешь: мясник из гастронома «Ленинград»... А все остальное вы знаете, — закончила она.

Иван Иванович не стал надевать на нее наручники. Сергей подогнал машину вплотную к дверям морга, и Алевтину Кузьминичну пропустили вперед. Сергей остался при входе, Иван Иванович шел следом за ней.

Тюльпанов лежал выбритый, в новом костюме. Алевтина Кузьминична подошла к нему, коснулась его руки.

— Извини, Саша, не успела...

Возвращались молча. Тюльпанова сидела рядом с Иваном Ивановичем и даже не пошевелилась. Когда зашли в изолятор, Алевтина Кузьминична сказала:

— Оставьте мне бумагу и ручку, а сами идите отдыхать. Мне надо о многом подумать.

Иван Иванович вызвал конвойного и передал ему арестованную. Когда Орач был уже у порога, она повернулась к нему и срывающимся голосом проговорила:

— Простите меня, если можете...

— Не мне вас судить, — ответил он.

— Спасибо. — Тюльпанова вдруг схватила его руку и поцеловала.

Конвойный равнодушно наблюдал за этой сценой. За годы работы в изоляторе он насмотрелся всякого.

Утром, когда Иван Иванович умылся и сел за стол завтракать, позвонили из следственного изолятора.

— Товарищ подполковник, у нас беда: ночью перерезала себе вены Тюльпанова.

— Как это произошло? — после минутного молчания спросил он.

— Вечером что-то писала. Потом легла спать. А на побудку не встала.

— Врача вызвали?

— Вызвали. Но тело уже холодное.

Иван Иванович выругался:

— Откуда у нее бритва?

— Понятия не имею. Она тут оставила записку: «Ивану Ивановичу Орачу, лично».

— Прочтите мне ее.

— «У папы Юли» лежка в Шиткинском леспромхозе, где-то на валке. А у Суслика в Краснодаре тетка. «Шарага» собиралась у нее. По суду квартиру у нее отобрали, но она после срока поселилась где-то неподалеку от города. А еще к вам просьба: похороните меня в одной могиле с Сашей. Спасибо за все. Алевтина».

1982