Вильям Михайлович Вальдман , Наум Яковлевич Мильштейн - По делу обвиняется...

на последний сеанс, ведь давно грозилась. Сейчас одиннадцать — скоро подойдет».

Он немного успокоился, переоделся и пошел на кухню — обеда не было. «Мама не приходила с работы, — обожгла его мысль. Леня заметался по квартире, не зная, что предпринять. — Просто ушла? Чтобы меня проучить? Значит, ушла. Куда? Не куда, а к кому, — поправил он себя. — Ясно. Владимир Григорьевич. Да, теперь, кажется, вопросов нет». Леня поморщился.

С Владимиром Григорьевичем Крюковым, давним другом Марии Никифоровны, у него были сложные отношения. Он понимал: это несправедливо, ведь Владимир Григорьевич — неплохой человек и любит маму, но, как ни странно, именно чувство Крюкова к матери, его преданность ожесточали сына, и он не всегда мог скрыть неприязнь к нему.

Делить маму он ни с кем не собирался. Правда, уже достаточно давно он вышел из-под ее влияния, когда она контролировала каждый его шаг, давала советы на все случаи жизни.

Первая брешь безоговорочного повиновения маме была пробита в день окончания школы. Тогда собрались у Лени, мама сама предложила: хотела быть в курсе происходящего. В веселом гаме, который стоял в квартире, глядя на довольное лицо сына, Мария Никифоровна счастливо улыбалась, с необычной для ее возраста легкостью бегала из комнаты в кухню и обратно, следила, не пустуют ли тарелки гостей.

— С дороги, с дороги! — весело покрикивала она, неся блюдо с фруктами, и вдруг обомлела: Леня курил на балконе.

— Что это значит? — заикаясь, обратилась она к сыну.

— Это? — переспросил Леня, показывая на сигарету. — Это, мамочка, значит, что мы уже зрелые, о чем нам и выдали аттестат. — Но, увидев слезы в ее глазах, погасил сигарету, обнял за плечи: — Ну всё, всё, дурак я.

Институт ему выбрала мать. Он хотел, как и его друг Алишер, стать журналистом или, по крайней мере, поступить на филологический. Но Мария Никифоровна считала такие специальности неперспективными, — надо идти в технический вуз. Отказывая себе во всем, она наняла двух репетиторов — математика и физика. Леня не посмел тогда ослушаться. Он прошел по конкурсу, но к учебе относился как к тяжкому бремени. На третий курс его перевели условно: он имел два «хвоста» за летнюю сессию. «После того как окончу инженерно-технический для мамы, поступлю на филологический — для себя», — твердо решил он.

Последнее время обстановка в доме накалилась: сын открыто восстал, как только мать решила пресечь его встречи с Ирой.

— Я не видела в жизни ничего радостного, — сокрушалась Мария Никифоровна. — Я пожертвовала всем ради тебя. Зачем? Чтобы эта распутная... — она не договаривала: начинала плакать... — Вот уйду к Владимиру Григорьевичу, он давно просит меня...

— Ты могла бы обойтись без оскорблений в адрес Иры, она тебе ничего плохого не сделала, — защищался Леня. — Не могу понять, почему Ира мне не пара. Или ты за брак по расчету?

— Да, не удивляйся, я и в самом деле за брак по расчету, тем более что под расчетом понимаю не что иное, как здравый смысл.

— А любовь? — пожал плечами Леня.

— О какой любви ты говоришь? — возмущенный голос матери сорвался на крик. — Да ты просто внушил себе... Пройдет немного времени, и ты уже будешь стыдиться своего заблуждения. Эта женщина околдовала тебя. Ведь ей все равно за кого, лишь бы выйти замуж. Она просто притворяется, поверь, ведь я женщина, а ты, конечно, слишком юн, чтобы отличить настоящее чувство от притворства. Я должна, я просто обязана открыть тебе глаза.

Кончалось тем, что Марии Никифоровне становилось жаль себя, и, обиженно понурив голову, она направлялась в свою комнату, бросая на пути:

— Да, да, уйду. Вот придешь однажды, а мамы нет. Посмотрим тогда, чем кончится твоя желанная свобода...

Возможно, сегодня она осуществила угрозу и ушла. Несмотря на позднее время, Леня решил отправиться к Крюкову. Но, выйдя на улицу, остановился в раздумье. Визит показался ему нелепым: сейчас около двенадцати, неудобно беспокоить. Он несколько минут потоптался на месте и все-таки решительно направился к дому Крюкова. Леня долго и безуспешно звонил. Никого. Когда вернулся, дома все было по-прежнему. Усталый от волнения, он тяжело опустился на диван, закурил в комнате, что раньше позволял себе крайне редко. «Теперь все равно», — вяло подумал он и поискал глазами пепельницу. Она оказалась на столе. Рядом лежала стопка белой бумаги и спички. Несколько обуглившихся бумажных клочков виднелось на дне пепельницы. Леня --">