Марат Нигматулин (Московский школьник) - Теперь всё можно рассказать. Том третий. Последняя глава

получилось. В принципе, это универсальный ответ. Если в твоей жизни происходит что-то ужасное, не ищи в этом причины. Всё просто – так получилось. Проехали!

Итак, путешествие закончилось. Время сходить с самолёта.

Чем кончили главные герои?

Поверьте, ничего хорошего с ними не было.

Заговор провалился. Жабин был убит при задержании.

Козловский, Данченко и некоторые другие были схвачены и убиты в СИЗО после серии пыточных допросов. Некоторые из них рассказали всё, о чём просили следователи, некоторые – нет.

Некоторые девушки заключили предательские сделки со следствием, вышли через три-пять лет и поехали политэмигрантками в Европу. Получили там пособия, вышли замуж и зажили простой жизнью простых европейских жлобов, каких много среди русских в Германии.

«Белой акации цветы эмиграции»!

Некоторым не пришлось сидеть вообще. Сдав товарищей, они оказались свидетелями в этом деле.

Геля на фоне такого краха всей жизни окончательно повредилась рассудком. Её мать умерла от инфаркта, когда узнала, что её дочь схвачена. Гелю упекли сначала в дурку, а потом в интернат для душевнобольных. Дальнейшая её судьба мне неизвестна.

Судьба Егорова осталась мне неизвестной. Говорят, его убили фээсбэшники в каком-то лесу.

Жерар получил пожизненное. Сойкина и некоторые другие – по восемнадцать, двадцать, а то и двадцать пять лет.

Самые счастливые уехали за границу сразу после провала и избежали и пыток, и следствия, и страшного закрытого судилища, про которое не вспомнила ни одна либеральная тварь из так называемых «правозащитников».

Я сам отсидел пятнадцать грёбаных лет в чудовищной маленькой камере, где не было ничего, кроме отвратительной лампы под потолком и железной двери. Баня – рад в неделю, ведро приносят два раза в день. На ночь вызвали матрас.

Я много раз пытался покончить с собой, но у меня так ничего и не вышло.

Я покинул тюрьму после пятнадцати лет заключения. Родители умерли. На воле у меня не осталось никого из друзей.

Когда я покидал колонию, мне выдали только старую одежду, которую передали нам некие волонтёры. Я надел эти потёртые джинсы (они были мне велики), кроссовки, куртку. Стал похож на грибника или какого-то сельского жителя из Америки.

И я пошёл.

Я не знал, как идти, но отлично знал, что я ищу. И я шёл, шёл и шёл. Всё время шёл. Только и делал, что шёл, почти не делая остановок.

Был конец мая.

Светило Солнце. Дорога была грунтовая, пыльная, как на картинах русских реалити девятнадцатого века. И травы цвели по обочине. И лягушки квакали в заполненных водой после весенних дождей оврагов. И стрекотали кузнечики.

А я всё шёл и шёл.

Передо мной был лес. Я вошёл в него и заночевал. И ночь была волшебная, и вечер был волшебный. И я помню, как сквозь кроны деревьев я видел, как розовеет небо, и как быстро плывут облака по жёлто-розовому небесному своду.

Я помолился («только так ты убережёшься от тануки!») и лёг спать.

Я проснулся на влажной земле рано утром. Горло совсем пересохло, и я пил поутру из лужи. И не было в моей жизни воды слаще и вкуснее, чем та вода.

От корней, что упирались мне ночью в бока, ломило всё тело.

Тем не менее, я, по всей видимости, не заболел.

Я снова шёл.

Я не ел два дня, но голода не чувствовал. Усталости тоже не было. Наоборот, я весь пришёл в некое странное оживление и у меня впервые в жизни появилась та страшная мысль: это ещё не конец, отыграюсь.

Поймав себя на ней, я понял, что будет дальше.

К середине дня я нашёл то, что искал. Я вышел к железнодорожной насыпи. Гладкие рельсы блестели на Солнце.

«Значит, дорога не брошена, – подумал я. – По ней ездят.».

Я устроился в кустах неподалёку от насыпи, прямо рядом небольшим затянутым зелёной ряской болотцем, что расположилось в низине возле насыпи.

Я отдыхал. В болте громко квакали лягушки. Стрекотали кузнечики. Теперь к ним

--">