Игорь Иванович Заседа - Из загранкомандировки не возвратился

и потому особенно сенсационный. Да что там! Я за столько лет зарубежных скитаний не припоминаю ничего, даже приблизительно напоминавшего эту историю…

— Ну, загнул. Достаточно вспомнить Протопоповых…

— Нет, история падения олимпийских чемпионов — другого корня. Они пали жертвой собственной подозрительности, эгоизма и обособленности… обособленности, рожденной в обстановке всеобщего сумасшедшего поклонения. Ваш брат журналист к той истории приложил — и еще как приложил — руку. Ах, неповторимые, ах, идеал советского спорта! Коли же снять розовые очки с глаз, там прямо-таки перли наружу нигилизм, наглость, наплевательство на всех, кто был рядом и кто восхищался издали их действительно великолепным мастерством.

Власенко вглядывался в сгущавшиеся за окном ранние декабрьские сумерки, в дождь, барабанивший в стекла. С грустью заметил я, что у него появилась ранняя седина на висках, хотя Анатолий, считай, года на два младше меня. Мы редко виделись с тех пор, как он уехал из Киева в Москву, тем более что вскоре он вообще бросил выступать даже на чемпионатах столицы. Из виду, правда, друг друга не теряли, а если выпадала удача встретиться на далеких меридианах, как вот нынче, — радовались искренне и проводили вместе максимум возможного времени. Власенко по-прежнему любил хлебосольство, был насмешливо улыбчивым, едким шутником, с ним не заскучаешь. Не скрою, ребята поговаривали, что он часто заглядывал в рюмку. Я не слишком-то доверял подобным разговорам — Власу завидовали: как-никак жизнь за границей, это тебе не прозябание на службе в каком-нибудь НИИ или конторе. Ведь рассуждали как: ну, неплохой пловец, даже приглашали в сборную, но каких-либо заметных успехов за ним не числилось, и вдруг — такая блестящая дипломатическая карьера…

— Ты лучше мне объясни, чего ему не хватало? — прервал лицезрение зимнего унылого дождя, резко повернувшись, спросил Власенко. — Ты ведь его должен хорошо знать!

— Близко мы не сходились — разница в возрасте мешала. Но встречался с Виктором довольно часто, это правда.

— Ну что могло толкнуть его на этот шаг? Жадность? Возможность отхватить сразу десять тысяч долларов? Так ведь он, как я разумею, человек не бедный, от зарплаты до зарплаты рубли не считает.

— Не считает. Плохо было бы, ежели б такие спортсмены только и думали о рублях… — Я все еще ощущал внутреннюю несобранность, даже растерянность; ненавидя такое состояние, только больше волновался и не находил разумных слов, чтоб попытаться объяснить Власенко, а скорее самому себе, что же стряслось с Виктором Добротвором. Если же честно, то до той минуты в аэропорту «Мирабель» не слышал о лекарстве под названием эфедрин, числившегося здесь, в Канаде, опасным наркотическим средством, а у нас продававшимся в любой аптеке, кажется, даже вообще без рецепта.

— Вот-вот, — сказал Власенко, и в голосе его мне почудилось злорадство — злорадство обывателя, узревшего вдруг, что всеобщий кумир на поверку оказался самым обычным мелким и дешевым хапугой. — Ты брось, — словно прочитав мои мысли, рубанул он, — меня причислять к злопыхателям, что пишут письма в редакции и вопрошают, что это за привилегия разным там чемпионам и рекордсменам. Я, мол, гегемон, у станка вкалываю, а в очереди на квартиру годами торчу, а тут сопливому мальчишке, научившемуся крутить сальто-мортале лучше других, — слава, деньги, ордена и, естественно, квартиры…

— Ладно, ты меня тоже в этот разряд не тащи, — без злости огрызнулся я, услышав слова и поняв тон Анатолия: от сердца отлегло — не испортился парень.

— Еще чего! — Власенко явно лез на рожон. Он вызывал меня на ответную реакцию, ему нужно было — кровь из носу! — раскачать меня, выудить внутреннюю информацию, потаенные мысли, чтоб установить логическую связь между моими знаниями о Добротворе и тем, что приключилось в аэропорту «Мирабель». Но я не был готов к взрыву — вулкан еще лишь клокотал где-то глубоко-глубоко, ничем не выдавая своей дьявольской работы. Но я был бы подлецом, если б не помог Анатолию — да и себе! — разобраться в фактах, какими бы трудными они не были.

— Не припоминаю за Добротвором ничего такого, что могло логически привести к подобному поступку, — начал я осторожно, словно нащупывая в полной темноте тропку. — Ничего…

— Иногда достаточно самого крошечного толчка, чтоб рухнул колосс — Власенко был нетерпелив, и это задело меня за живое.

--">