Ольга Ивановна Тарасевич - Роковой роман Достоевского

Ольга Тарасевич Роковой роман Достоевского

Марианне и Игорю, моим дорогим друзьям, с любовью и огромной благодарностью.

Все события вымышлены, все совпадения случайны и непреднамеренны.

Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь разгадывать ее всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком.

Федор Достоевский

Пролог

Дверь на третьем этаже оглушительно хлопнула. И полумрак высокой крутой лестницы с темными перилами гулко охнул, принимая в себя раскатистое эхо.

Сергей Иванович Свечников втянул голову в плечи, надвинул на глаза шляпу, машинально отгораживаясь от чужих шагов. Они выбивали дробь где-то совсем рядом, приближались, надвигались, еще ближе, еще… Потом прокатилась волна таких же чужих запахов. Дорогого одеколона, хорошего кожаного пальто, успеха.

Не смотреть. Затаиться во вдохе, судорожном, до вжатого живота. Раствориться пылью на каменных ступенях. Ни на секунду ни словом, ни жестом не обозначать себя перед этой новой жизнью и ее представителями. Слишком утомительно снова и снова объяснять: да, можно, действительно можно любить коммунальную квартиру. Отдельная кухня и, пардон, сортир никогда не заменят легких автографов ветра на канале Грибоедова. И разудалой разношерстно-неописуемой Сенной площади. Пусть почти не похожей на старинные литографии – но все равно упрямо хранящей в своем изменившемся облике ту самую Сенную, с рынком, торгом, лошадиным ржанием. И – отсюда два шага до Столярного переулка. А в нем – бывший доходный дом, дом-призрак, дом-убийца, измучивший, вслед за самим Достоевским, Родиона Раскольникова.

Хозяева новой жизни не понимают, какое это счастье – видеть историю, каждый день ходить по переулкам великих романов, вдыхать мучительно сырой, но тот самый воздух. Назойливым коммерсантам нужен офис в центре. Но они его не получат. Во всяком случае, пока. Жильцы только одной из пяти комнат старой коммуналки согласны на расселение. Значит, еще можно не опасаться очутиться в квартире, окна которой выходят на автомобильную трассу или коробочки стандартных многоэтажек. Но все равно, эти вечные визиты раздражают – силой, напором. А еще тревожными опасениями.

Сергей Иванович дождался, пока чужие шаги покинут подъезд. И лишь тогда достал ключ, не без труда провернувшийся в замочной скважине.

Прихожей, полутемной, всегда преданно сжимающей в стенах запахи, явно не терпелось поделиться подробностями.

Никогда за все свои пятьдесят три года не куривший Свечников быстро понял, что именно произошло.

Внезапный, как вскрик, валокордин. Значит, Марина Анатольевна, почтенная дама с седыми, забранными в высокую прическу волосами не на шутку разволновалась после очередного предложения расселить коммуналку. Отселяться, конечно, соседка не намерена. Пока хватит сил – будет сопротивляться. Однако они тают, силы. Валокордин не помогает. Как и любая привычка. Но это привычка…

Вишневый аромат трубочного табака едва уловим. Значит, сосед-театрал очередного акта коммунальной трагедии не застал. И девчушки-студентки, чьи духи пахнут медом и жженым леденцом, тоже еще нет дома. Итак, главные роли сыграли Марина Анатольевна и – Свечников брезгливо повел носом. Увы, так и есть: водка, определенно снова водка… – Борис.

Борис, наверное, опять по-пролетарски кричал:

– Даешь расселяться! Каждому по отдельной хате – чем плохо?!

А Марина Анатольевна, кутаясь в белую шаль, нервно постукивала пальцами по деревянной крышке бог весть с каких времен оказавшегося в прихожей сундука. Постукивала и говорила:

– Это наш дом. Наша квартира. Они безмерно, безгранично дороги нам. И ничего другого не нужно. Благодарствуем за предложение, но лишнее это все.

Новорусские хозяева жизни, наверное, громко настаивали на своем. Они всегда все делают именно так – громко, быстро, жадно…

Сергей Иванович повесил на вешалку серое, старенькое, но идеально вычищенное пальто и тяжело вздохнул.

«Не надо предаваться панике, – думал он, расшнуровывая ботинки. – Даже наши дамы противостоят попыткам отобрать жилье куда более решительно. Я же трушу, трушу позорно и отчаянно. Так получилось, что я не заметил, как вот это, громкое, хозяйское, появилось, укрепилось, заполонило все вокруг. И оно меня, как ни печально, пугает. Всесокрушающая сила и жалкая --">