Михаил Петрович Любимов , Мартин Круз Смит , Андрей Васильевич Саломатов , Александр Гервасьевич Лебеденко , Евгений Юрьевич Додолев , Юрий Михайлович Каграманов , Иен Флеминг , Валерий Романович Полищук - Детектив и политика 1990 №1(5)

мосту. Здесь ветер с изнуряющим постоянством рвал с прохожих пальто и шляпы, и не дай бог в руках у кого-нибудь оказывалась картина или еще какой широкоформатный предмет. Начнет швырять по всему тротуару, только успевай прижимать этот предмет к груди. Именно этим и занимался Зуев на Киевском мосту. Уже пятнадцать минут он ждал здесь Шувалова, совершенно измучился и вымок. В руках у него были два больших холста, натянутых когда-то очень давно на подрамники. Холсты, словно живые, вырывались из рук Зуева, выталкивали его на проезжую часть, в общем, вели себя подло, если не сказать хуже.

Наконец Зуев увидел Шувалова. Тот шел со стороны Киевского вокзала и как-то не очень торопился. Зуев еще издали начал отчитывать своего друга, больше для себя, чем для него, и к тому времени, как Шувалов подошел, он выговорился. Зуев знал, что ругать Шувалова нет никакого смысла. Тот редко опаздывал на полчаса или сорок минут. Час, полтора были для него нормой. Поэтому и Зуев, договорившись встретиться с ним в десять, пришел к одиннадцати.

Шувалов выглядел неважно. На черном фоне воротника пальто лицо его было похоже на вареную картофелину. Кожа посерела и сделалась прозрачной, как умирающая жемчужина. Губы посинели, а красные глаза смотрели на жизнь совершенно незаинтересованно.

– Ты что это такой серый? – вместо приветствия спросил его Зуев.

Шувалов потрогал лицо, будто на ощупь можно было определить цвет, и ответил:

– Погода дрянь, и башка трещит. Пойдем скорее.

Друзья спустились с моста на Смоленскую набережную и перешли на другую сторону улицы под защиту голых деревьев. Здесь ветер был потише – не так хлестало в лицо противным дождем.

В комиссионный друзья ввалились, громко топая, отдуваясь и отплевываясь. В магазине было тепло и тихо, как в музее. На вошедших со всех стен писаными глазами укоризненно смотрели зафраченные мужчины, сытые жизнерадостные дети и герои античных мифов. У самого входа в скупку Зуев встретился глазами с Иисусом Христом и, не выдержав его печального взгляда, отвернулся.

Очередь была маленькой – три человека. Двое мужчин сидели рядышком и говорили о деньгах и Рембрандте. Третий посетитель – надменная женщина – держала руку на голове бронзового Гоголя. Бюст был сильно побит патиной, напоминающей трупную зелень, и хозяйка больше была похожа на вдову великого писателя.

Зуев и Шувалов молча ждали своей очереди. Зуев все время протирал влажные холсты несвежим носовым платком, а его друг, положив ногу на ногу, невнимательно рассматривал свой раскисший грязный ботинок. Он, видимо, думал. И думать ему было о чем.

Как и его друг, Шувалов прошел путь от студента МИФИ до грузчика мебельного магазина, побыв при этом и младшим научным сотрудником, и сторожем, и фарцовщиком. Правда, Зуев продолжал работать, а Шувалов уже около трех месяцев думал, чем бы еще таким заняться. Чтобы было на что жить, Шувалову пришлось продать кое-какие вещи. Дотошные соседи болтали о нем на кухне всякую ерунду, и с их легкой руки Шуваловым пару раз интересовался участковый. А он все никак не мог изобрести себе достойное занятие, потому что всякую работу считал либо недостойной, либо слишком обременительной.

Наконец очередь подошла. В кабинете у искусствоведа Зуев резво расставил картины вдоль боковой стены, так, чтобы свет из окна равномерно освещал холсты.

Искусствовед покрутился перед картинами, поприседал, выискивая наиболее удобную точку для осмотра, а затем доброжелательно сообщил:

– Немецкий лубок.

– Ну, само собой, – откликнулся Шувалов.

Искусствовед внимательно посмотрел на него и ответил:

– Да нет, не само собой. В общем, извините, молодые люди, сейчас взять не могу. Приходите через неделю. Будет специалист из Третьяковки, а я, честное слово, не могу.

– Ну, может… – начал было Зуев.

– Нет, не может, – перебил его искусствовед. – Неделя – ерунда.

– Для кого ерунда, – мрачно ответил Зуев. От одной мысли, что ему придется везти картины назад, он мученически застонал. – Витя, – обратился он к Шувалову, когда они вышли из кабинета, – понеси ты… хотя бы до метро.

– Возьми такси, – посоветовал ему Шувалов.

– У меня нет денег. Дома тоже нет. Вчера Лариса последние истратила на зубную пасту. Зачем ей столько зубной пасты – ума не приложу. Целую сумку притащила.

Они вышли из магазина и направились к метро. Зуев, чертыхаясь, прижимал к себе картины, а Шувалов изучающе смотрел на него и о чем-то --">