Джон Харви - Ты плоть, ты кровь моя

света, а на него был пришпилен силуэт большого корабля, кажется, танкера. Прямо как на иллюстрации из детской книжки. Элдер знал, что скоро появятся лодки ловцов лобстеров, две или три – выйдут в море проверять сети, установленные вблизи берегового утеса, вне видимости с того места, где он стоял.

Он наблюдал, как автобус остановился, как из него вылезла Кэтрин и подождала минутку, пока автобус не уедет, – одинокая фигурка на краю дороги, с такого расстояния едва узнаваемая невооруженным глазом. Но он все равно знал, что это она: знакомый поворот головы, знакомая поза.

Кэтрин быстрым движением забросила на плечо свой рюкзак, поправила его, пристраивая поудобнее, и пошла через дорогу по направлению к переулку, который в конечном итоге приведет ее к коттеджу, где обитал Элдер.

Спрыгнув со стены, он поспешно пошел через поле.

Коттеджей было три, они стояли в ряд; их построили для семей батраков, которые в давние времена трудились здесь на земле. Позади них стоял одинокий дом и располагалась студия местной художницы, вполне приятной женщины, которая по большей части держалась сама по себе, просто кивая Элдеру, когда они встречались на дорожке, что вела вниз, к морю, и редко сама с ним заговаривая.

– Вы не писатель? – поинтересовалась владелица коттеджа, когда Элдер платил задаток за первый месяц аренды.

– Нет. А почему вы так решили?

Она улыбнулась:

– Ну, мы иногда пускаем их у нас пожить, в надежде подзаработать… Дэвид Лоуренс^[3] – знаете, наверное? – жил тут со своей женой Фридой в одном из коттеджей. Кэтрин Мэнсфилд^[4] тоже здесь жила, правда, недолго.

– Правда? – удивился Элдер. – Да-да, действительно…

Ну, про Лоуренса-то он по крайней мере слышал.

Это было больше двух лет назад, ранней весной, почки еще не проклюнулись. Когда-то Элдер был офицером полиции Ноттингемшира,^[5] инспектором уголовного розыска с тридцатилетним стажем, состоял в браке, который длился более половины этого срока, имел дочь четырнадцати лет, и вдруг, совершенно внезапно – или это ему так казалось? – сдался, вышел в отставку и бросил всех и вся.

В стремлении убежать как можно дальше он случайно обнаружил это место, да здесь и остался. Две комнаты наверху, две внизу плюс еще кое-что немногое; мощенные каменными плитами полы, каменные стены; солнечный свет, когда падал соответствующим образом, пронизывал весь дом от фасада до задней стены. Если не считать поздравительных открыток, он никому не писал, а через некоторое время даже и про открытки забыл. Зато много читал. Попробовал Лоуренса, но скоро бросил. Нашел под лестницей небольшой запас книжек в отсыревших бумажных обложках: Пристли, Дюморье, Дорнфорд Йейтс. Когда и эти были прочитаны, он стал подбирать книги, оставшиеся после распродаж в церкви и прочих подобных мероприятий. Морские рассказы, как обнаружилось, нравились ему теперь более всего. Фористер, Риман (Александер Кент). В последнее время он пристрастился к книгам Х.Э. Бейтса.^[6]

Он и сам поражался, что его, более двадцати лет почти не бравшего в руки книг, так увлекают эти истории; буквально затягивают, заставляя забывать обо всем на свете.

Вечерами иногда он включал радио, чтобы услышать хоть чьи-то голоса, но помнил при этом, что ему не нужно будет никому отвечать ни на какие вопросы.

Остановившись сразу за последним коттеджем, он дождался, когда Кэтрин, миновав поворот, появилась в поле зрения.

На ней были легкие прогулочные ботинки, носки поверх светло-зеленых колготок, кордовая юбка до колен, более темного оттенка, взятый у кого-то взаймы анорак, на несколько размеров больше, чем нужно, с расстегнутой «молнией». Увидев Элдера, она ускорила шаг и последний десяток ярдов преодолела бегом; ее волосы, каштановые и чуть вьющиеся, развевались позади так же, как когда-то у ее матери.

– Папа!

– Кэт!

Он немного опасался некоторой ее скованности или застенчивости. Сколько они не виделись? Шесть месяцев? Даже больше. В последний раз они встречались прошлым летом, в Ноттингемшире это было, и накоротке. Но нет, она крепко обняла его, прижалась, и он ощутил под всеми одежками ее косточки, такие маленькие и хрупкие. Ее лицо, где-то внизу, прижималось к его груди, и он медленно, закрыв глаза, наклонился и прижался лицом к ее голове, тут же вспомнив, как пахли ее волосы, когда ей было два или три годика.

– Пошли, – сказал он, отпуская ее и отступая назад. – Пошли в дом.

Кэтрин не представляла, что ее --">