Лоуренс Блок - Прогулка среди могил

Лоуренс Блок Прогулка среди могил

Посвящается Линн

Перестань реветь, малышка,

И закрой сейчас же рот!

Если мигом не уймешься,

Бонапарт сюда придет.

Сам он ростом с колокольню,

От него густая тень.

За один присест глотает

Он по плаксе каждый день.

Если он тебя услышит,

Пролетая выше крыш,

То тебя он тут же схватит,

Как хватает кошка мышь.

Он тебя веревкой свяжет

По рукам и по ногам,

Разорвет и вмиг проглотит

По кусочку — ам-ам-ам!

Английская колыбельная

1

В последний четверг марта, где-то между 10.30 и 11 утра, Франсина Кхари сказала мужу, что ненадолго уйдет — ей нужно кое-что купить.

— Возьми мою машину, — предложил он. — Я никуда не собираюсь.

— Уж слишком она большая, — ответила Франсина. — Когда я в последний раз в ней ехала, у меня было такое чувство, словно я веду корабль.

— Ну, как хочешь, — сказал он.

Обе машины, его «бьюик» и ее «тойота-кэмри», стояли в гараже позади дома в псевдотюдоровском стиле — наполовину штукатурка, наполовину дерево, — расположенного в южной части Бруклина, в Бэй-Ридже — на Колониал-роуд, между Семьдесят Восьмой и Семьдесят Девятой улицами. Франсина запустила двигатель «кэмри», задним ходом вывела автомобиль из гаража, нажала кнопку дистанционного управления, закрывавшую гаражные ворота, и выехала на улицу. На первом же перекрестке, где пришлось ждать зеленого света, она вставила в плейер кассету с классической музыкой. Это был Бетховен — один из поздних квартетов. Дома она слушала джаз, который любил Кинен, но, когда ехала в машине, всегда ставила камерную классику.

Франсина была женщина привлекательная — рост метр шестьдесят восемь, вес пятьдесят два килограмма, пышная грудь, узкая талия, стройные бедра. Черные волосы, лоснящиеся и волнистые, она зачесывала назад. У нее были темные глаза, орлиный нос, крупный рот с полными губами.

На всех фотографиях она снята с плотно сжатыми губами. Насколько я понимаю, у нее выступали вперед верхние резцы и был неправильный прикус. Она знала об этом и старалась поменьше улыбаться. На снимках, сделанных во время свадьбы, Франсина вся лучится радостью, но рот держит закрытым.

Кожа у нее была смуглая, быстро загорала, и загар получался темный. Она и сейчас уже успела немного загореть: последнюю неделю февраля они с Киненом провели на пляже в Негриле, на Ямайке. Она могла бы загореть еще сильнее, но Кинен велел ей носить козырек и не давал долго сидеть на солнце. «Тебе это ни к чему, — говорил он. — Слишком темный загар — это некрасиво. Когда сливы долго лежат на солнце, они превращаются в чернослив». «А чем так уж хороши сливы?» — поинтересовалась она. «Они сладкие и сочные», — ответил он.

Когда она, проехав полквартала от ворот своего дома, выехала на перекресток Семьдесят Восьмой и Колониал-роуд, человек, сидевший за рулем закрытого голубого фургона, завел мотор. Он дал ей отъехать еще на, полквартала, а потом тронулся с места и направился вслед за ней.

Она повернула направо на Бэй-Ридж-авеню, потом снова налево на Четвертую авеню и поехала в северном направлении. У супермаркета «Д'Агостино» на углу Шестьдесят Третьей она притормозила и осторожно въехала на автостоянку, расположенную на полквартала дальше.

Закрытый голубой фургон миновал стоянку, объехал вокруг квартала и встал у пожарного гидранта прямо перед супермаркетом.

Когда Франсина Кхари выезжала из дома, я еще только завтракал.

Накануне я поздно лег. Мы с Элейн пообедали в одном из индийских ресторанчиков на Восточной Шестой, а потом пошли смотреть новую постановку «Мамаши Кураж» в Общественном театре на Лафайет-стрит. Места нам достались не самые лучшие, и кое-кого из актеров было почти не слышно. Мы бы ушли после первого действия, но один из актеров был приятелем соседки Элейн, и мы решили после спектакля пойти за кулисы и сказать ему, как замечательно он играл. Кончилось все тем, что мы с ним отправились выпить в бар за углом, который оказался битком набит, а почему — я так и не понял.

— Это потрясающе, — сказал я, когда мы наконец выбрались оттуда. — Три часа я не мог расслышать, что он говорил со сцены, а потом еще целый час — что он говорит, сидя от меня через стол. По-моему, у него вообще нет голоса.

— Пьеса шла не три часа, — возразила Элейн. — Скорее, два с половиной.

— Мне показалось, все три.

— А мне — все пять, — сказала она. — Пойдем домой.

Мы --">