Слава Цепеш - Гомицидомания (СИ)

глупая. Кого винить, если ты — брак? Человек без инстинкта самосохранения, плывущий по течению от всецелой безынициативности в жизни. Кто я? И кто мы?

Несмотря на мрак в моей голове, я начала жить. Лондон я полюбила так же, как и Призрен. Он был всегда сумрачным, чуть туманным и извечно мокрым: дожди могли лить неделями. Его атмосфера ночного кошмара и апатии чем-то напоминали мне себя; я почувствовала его родным и даже тёплым. Он был бы кем-то одиноким и уродливым, а я его другом. Оба тусклые и замкнутые. Будь он кем-то, конечно, а не кладбищем готических зданий и их остроконечных шпилей.

С отцом мы, со временем, стали друзьями. Я старалась считать его таковым. И даже сумела убедить себя в его праведности, в непоколебимости нравственности. После кончины матери мир точно затонировали в чёрно-белый, и лишь папа стал крохотным очагом света — жёлтого, как в родном доме в Призрене. Я прожила тринадцать лет в Англии, а потом ещё пять в арендованной квартире недалеко от знаменитого Уайтчепела, где орудовал Джек Потрошитель; то была дешевая однокомнатная хибара на третьем этаже какой-то развалины в чёрный кирпич. Отца я не стала тревожить своим финансовым положением: он и без того еле-еле собирал себе на мешок картошки. Дело психолога в школе для инвалидов было крайне неблагодарное и копеечное.

От рабочих потрясений я закурила, но, впервые попытавшись, к алкоголю моё сознание отнеслось эпизодами — резкими, как вспышки выстрелов, — приступами паники. Но насиловать себя спиртным я продолжила, даже увлеченно. А потом, не знаю, почему, я решила вернуться на родину — в обветшалый и пустой дом матери. Я всегда куда-то бежала, может, в поиске идиллии внутри себя, а, может, я просто устала от друга-Лондона.

Пожалуй, я забыла, как выглядела Сербия, но внутри всё же стало теплее. Вспомнила мать, её темные жёсткие волосы, вплетённые в одну длинную косу. У неё были тёплые руки с грубыми мозолями: в колхозе ей приходилось доить сотни коров. Я вернулась в дом, где когда-то жила. Не могу назвать его родным. Внутри было пусто и грязно, а на мебели спал слой пыли. Моя спальня и то, как мне приходилось прятаться под кроватью в надежде не слышать тех ссор и сцен жестокости, пробудили воспоминания. Колючие, как замёрзший металл для мокрых ладоней. Но человек ко многому способен привыкнуть.

Мне удалось привнести уют в это здание со старыми семейными фотографиями на полках стеллажа. Не знаю, почему они стояли так долго, почему ждали меня; их я сожгла и там же раскинула моток гирлянды с желтыми огоньками, поставила бутылёк с домашним парфюмом аромата жвачки и снежный шар. На работу я устроилась в психлечебницу, заранее получив инструктаж по работе с жуткими типами в духе Чингисханов и Иисусов во плоти.

С сербским народом было тяжело: я почти забыла язык, но месяц за учебным пособием меня спас. Мне хорошо жилось: я чувствовала, как возвращение к истокам меня оздоровило. Можно сказать, я наконец вдохнула чистого воздуха.

Глава 2. Жаркое с баклажанами

Привет, доктор. Я здорова, выпусти меня отсюда, пожалуйста.

Я раздроблю твой череп о кирпичи за окном!

Глава вторая.

— Эй, — крикнула Мина Лютич — двадцатилетняя шизофреничка, сидящая в изоляторе за попытку расчленить санитара, — Радмила! Выпусти меня отсюда, я хочу есть! — Тот бедный паренёк с гетерохромией остался без всех пяти пальцев на правой руке, а обглоданные кости фаланг она выплюнула ему в лицо, когда того забирали остальные санитары.

— Человечины? — спросила я, застегивая белый халат. Только что началась моя смена, и задача на день — побеседовать с больными, осмотреть покалеченных, выписать препараты Наполеонам и Гитлерам — маячила дамокловым мечом. До Мины мне не было дела, поскольку назначенная ей медсестра через полчаса должна была вколоть ей лошадиную дозу галоперидола и пару антидепрессантов. — Сиди спокойно, чудачка. — Я была не в духе; говорить так с пациентами непрофессионально.

— Я нормальная.

— Да, как и все остальные в этом крыле лечебницы.

— Поговори со мной, ты же мне как подруга. — Мина просунула мизинец через решетку и улыбнулась мне. — Ты заходи, просто поболтаем немного, Мил. Если я тебя обидела тем парнем, то прости, — она тряхнула мизинцем, — он не хотел меня послушать, а я как раз рассказывала о календаре. И ещё он больной изврат.

— Послушай, Мина, твоя озабоченность --">