Слава Цепеш - Гомицидомания (СИ)

Глава 1. Славная семья

Исидора, я люблю тебя, — Ричи протянул букет ромашек.

Жаль, что ты умерла потаскухой.

Глава первая.

У нас была хорошая семья. Когда-то давно, настолько, что я уже и позабыла, каково иметь мать и отца, любящих друг друга больше жизни. Он, высокий, весьма худощавый для своих двухсот сантиметров, чуть сутулый и бледный; англичанин, чистокровный, с настоящей шляпой-цилиндром и в пальто. Таким мой отец был в молодости. Ричард Кинг.

Не знаю, как мой отец полюбил мать. Она не мировая красотка с точёным личиком. Напротив, её лицо уже тогда было круглым, с крупным носом, ноздри которого казались двумя огромными дырами, блистающими на свете солнца чёрными и длинными волосками. Над губой — серые усики, очень гармоничные, но только для подростка. Она сербка с чёрными жёсткими волосами и глубокими карими глазами. Исидора Црнянская, моя матушка, так и не удалившая волоски над губой. Чем-то она была схожа с Фридой Кало.

У нас была славная семья: отец из большой любви к моей матери переехал в Сербию, в её город — Призрен. Он завел часовую мастерскую недалеко от центра города и периодически оставался там на ночь. Он чинил часы в той тесной и уютной каморке; жёлтый свет от единственной настольной лампы светил ему на сухие руки, в морщинах которых навек застыло масло. Мама работала в колхозе дояркой. Это было давно, ещё не родилась я. Семьдесят пятый год двадцатого столетия. Наверное, они когда-то были счастливы друг с другом.

Но я не помню их счастья, не могу найти в памяти хоть одно из рыхлых воспоминаний, где бы они делили между собой хрупкий осколок любви и семейного тепла. Я родилась второго апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого, синяя и тяжелая. Быть может, я стала родителям новым рождением их заржавевших чувств. Ненадолго. Через пять лет от моего первого глотка воздуха они расторгнули брак. Они больше не любили, сердца их неумолимо покрыла ржавчина — почти чёрная; темнее могли быть только пустота, бездна и небытие.

Мне хотелось, помнится, прыгнуть на заледеневший асфальт — прямо под ближайшую машину. Я видела слёзы, — видела, как отец не сдержался и ударил мать. Но тот синяк не заживал; наверное, это и стало точкой. Я жила с матерью до семи лет, отец же вернулся в Англию. За два года жизни с матерью мне вовсе стало тошно существовать. Два нелюбящих человека априори сотворяют у дитя брешь в психике. Ссоры и кулаки бьют чувства не у самих враждующих сторон, сколько рушат тонкую детскую жизнь. Те слабые, вымученные птенцы проживают год за годом, пытаясь сбежать от себя и прошлого. Они — разбитое зеркало, отражающее нелюбовь. Между родителями. К себе.

Какая судьба может сложиться у тех, кто не научен жизнью о том, что такое счастье? Я была и есть тот птенец. Мама запила, стала незнакомкой. Будучи семилетней, я не понимала, зачем к ней приходили мужчины, и почему она стонала через стену от меня. Тогда меня забрал отец, и мать я более не видела. Она повесилась в полном одиночестве, так и не вернув прошлую себя. Стоит ли говорить, как эта весть убила всё живое внутри. Наверное, я любила ее.

Но, конечно, шли годы, время подменяло события прошлого, растворяло кислотой печаль и тоску. Лондон я увидела прекрасным городом, а седеющего отца, наконец, перестала избегать в стенах своей спальни. Мы жили небогато: небольшая квартира делилась и на мастерскую папы, еды временами катастрофически не хватало. И крысы. Скопища крыс, как тараканов, сверкали голодными глазами из темноты. Ночами я часто слышала, как они грызут что-то под полом, слышала и успокаивалась, когда отец гремел щипцами и пил очередную чашку кофе. Я злилась на него: он убил мою мать. Так я тогда считала, но, взрослея, мне стала открываться одна простая мысль о том, что его решение лишь желание сохранить мне детство, может, и жизнь. Кто знает, что чудилось пьяной беспробудно матери?

Но и он был не тем, кем пытался выглядеть. Я знала его натуру, и она была пугающей.

В две тысячи втором я пошла в колледж, а спустя четыре года получила красный диплом психолога. Может, думалось мне, если я пойму, что есть люди несчастнее, нежели я, то я получу панацею? Таблетку от неприязни к себе, желания ткнуть в тело нож. Я боролась тогда с желанием умереть. Это тяжкая ноша, и я проклинаю те времена, когда двум людям, которых я видела целыми вселенными, стало на меня плевать. А, быть может, я слишком эгоистичная и --">