Дмитрий Иванов (Ностру) - Пиар добра или как просрать всё (версия без редакции)

собранием солдат. Солдат собирали в актовом зале офицеры, это было очень удобно для Стасика как поэта – ему не приходилось думать, кто является аудиторией его стихов, потому что аудитория сама строем шла к нему, а шла она к нему потому, что офицеры кричали на нее:

- Быстрее, бляди!

Это завидное положение дел для поэта – думаю, любой поэт хотел бы уметь таким образом быстро мобилизовать свою аудиторию.

Стасик выходил и читал:

А я хочу в Афган

Там за каждым кустом притаился душман!

Таджики и узбеки с нескрываемым любопытством слушали стихи Стасика о душманах – ведь это нередко были их близкие родственники и соседи по селу, и они надеялись из стихов Стасика узнать какие-нибудь новости.

За то, что Стасик стал поэтом части, Стасику были выделены многочисленные льготы. Стасику разрешалось не работать бульдозеристом, а сидеть в библиотеке, Стасик сам выбил себе эту привилегию, он сумел убедить командование части, что стихи лучше писать не в бульдозере на табуретке, а в библиотеке. Затем Стасик стал хорошо питаться. Приказом по части было запрещено отбирать у Стасика масло, и наоборот, было приказано выдавать Стасику дополнительную порцию масла – эту льготу тоже выбил Стасик. Правда, командование части сказало:

- А как же – «художник должен быть голодным?»

- Художник – должен быть голодным! - сказал Стасик. – А поэт – сытым.

На Стасика, правда, обиделся художник части.

Вскоре Стасик отъелся, челюсть зажила, и Стасик перестал быть щеглом. А потом и вовсе стал дедом. Наступал в армии такой момент, когда щегол переставал быть щеглом, и становился дедом. Конечно, с точки зрения эволюции видов такую мутацию трудно представить, но в условиях армии это было нормально.

Стасик стал не просто поэтом, а поэтом-дедом. Стасику стало можно ходить, молодцевато закинув фуражку на затылок, а из-под фуражки у Стасика теперь рос борзый чуб, а пряжка ремня не впивалась больше в живот, как раньше, а болталась на яйцах, как у Паффа Дэдди. Это было очень престижно. Стасик однажды даже написал мне, что армия дала ему многое, и до дембеля ровно сто дней. Я испугался за Стасика.

А потом Стасик мне написал, что в их части появились новобранцы. Среди них был один поэт. Так он сказал о себе – что он поэт. Он был из Питера. Стасик сказал поэту, что он тоже поэт и позвал его с собой в туалет. Поэт-новобранец доверчиво пошел. В туалете Стасик сразу же ударил поэта в челюсть, и сломал поэту ее. Поэт упал на пол и стал кричать: за что? Стасик стал бить поэта ногами в селезенку, и приговаривал:

- Запомни, пидор, ты не поэт, ты щегол. На, сука, на. А я поэт, и я дед. На, сука, на, на.

Я очень удивился, когда Стасик мне это рассказал, и спросил Стасика, зачем же он так отделал ногами поэта-новобранца, ведь он же помнит, как его самого отделывали ногами грузины-деды.

Стасик ответил мне, что именно потому он так и отделал поэта-новобранца ногами - потому что Стасика самого отделывали ногами грузины-деды, а Стасик лежал на полу, и ждал, когда сам станет дедом, и было бы глупо, дождавшись этого, никого не отделать ногами.

Я согласился с этим. Да, это было бы глупо.

Потом моя переписка с поэтом-дедом на время прервалась. Честно говоря, мне стало неинтересно переписываться со Стасиком. Мне было интересно переписываться с поэтом, которого все бьют, потому что я считал, что так и должен поступать поэт – страдать. А переписываться с поэтом-дедом мне было неинтересно.

Кроме того, в это самое время мне встретились мои новые друзья. Это было большой ошибкой.

Конец первой части.

--">