Игорь Владимирович Бахтерев , Михаил Евзлин - Обэриутские сочинения. Том 2

Когда ты неизвестное очами меришь

А если б прошлого лохматый зверь

Тебя за талию схватил?

Она:

Я в луже дождевой

его бы тут же утопила.

Он:

В твоих глазах я подтвержденье наблюдаю…

Она:

Что со мной?

Окружность сердца тает!

Да, да! – теперь ты мой!

Хороший! Милый!

От счастья я бы зарыдала

Но тушь с ресницы в глаз попала.

По грязной лестнице, в пыли

Они взобрались как могли,

Дворовый аромат вдыхая,

Скользнули швабры у дверей,

Кухарки с кошками, но вот

Артём невесте руку жмёт,

Виденье перед ним сверкает.

Пренебрегая высотой,

С отцовским зонтиком подмышкой

Спускался ангел молодой

Дремать в Таврическом саду

Над хиругическою книжкой,

Движеньем тих, манерой прост,

Его был невысоким рост,

А выражение лица

Напоминало мертвеца,

«Приятный вид, хотя и без усов,

Сказала Софья, притаив улыбку,

Но тела моего засов

Не отворить с его фигурой зыбкой».

Ангел:

Ну, город, ну, столица

Украли наш дверной звоночек

Здесь ходят подозрительные лица

Впотьмах осенних ночек.

Софья:

Смотри, он воспитаньем не богат

Так только филины ворчат

Когда их дразнят лешаки

Артём:

И ушаки с холодными рогами

В лесах бездумном жития.

Подняв с поклоном канатье

Обидных выражений будто не заметя

Им ангел тихими словами отвечал.

Ангел:

Как много ласки в буквах этих

Париж – начало всех начал.

Вам неустройства здешние ругая

Скажу – в Париже жизнь совсем другая

Без мелких краж некчемного позора

Без драк мастеровых на пасмурном углу

Но с малой стойкостью девичьих взоров

Теорий покоривших мглу

Свирепого Фурье и Сенсимона.

Теперь по летнему горячие лучи

Ещё ложатся вкось

На вежливых бульваров золотую осень

Ещё торговцы ананасами кричат

Упорные продолговатые слова

И нежностью душистою полей

Ещё влекут газонов точные просторы

Что может сердцу быть милей

Когда мороз порхает у дверей

И снежный день настигнет скоро

В пыли проспектов звонкие кафе,

Детей в песчаном окруженье,

Мюсье с апсентом на устах,

Художников под грузными зонтами

Чьи мысли на холстах ютятся

Земную сложность отражая вкратце

Неукротимыми кистями

Пять лет в Париже я прожил

Ночами с Мистингет дружил

Ветвистый Пикассо меня изображал неоднократно

Рисунком точным и приятным

Пронзительной своей рукой

Чтоб ясность моего лица

В его кубических твореньях

Правдивою пылала красотой.

Софья:

Ах!

В крови горенье

И желтизна в глазах

Дрожит мой шаг

Над каменной ступенью.

Ангел:

Скажу вам так —

В Париже глупое житейское блаженство,

А здесь в четвёртом этаже,

Туда пора уже,

Постигнете вы совершенство

И неземную благодать.

Сказал, откланялся и ночи нарушая гладь

В маршах растворился лестниц.

Так в петербургских тучах неизменных

Неверный исчезает месяц

Частями и попеременно.

Пропахший плесенью коридор

Вот он —

под гулом крыши.

Незвучных капель хор

И звон…

По мокрым половицам пробегали озабоченные мыши

Бадья стояла с дождевой водой

Немножко крыша протекала беспрерывною струёй

Над головой продольных сводов дуновенье

В простенках низких

Из гипса разнообразные растенья

А выше пустота и чернота…

Артём:

Твоей руки прикосновенье

И трепет кружев близких

Мне доставляет радость

Омоложенье чувств и тела

В моей крови проснётся младость

Когда бы ты романс пропела.

Софья напевает:

У него над правым глазом

Прядь душистая волос

Чуть повыше подбородка

Древней формы римский нос

С такой приятностью манер

В целом околодке

Мне не припомнить кавалера.

удивлённо:

Отчего ты изменился?

Почему похолодел?

Артём:

Очевидно простудился

Вот мой старческий удел.

В смиренном небе посветлевшем

Неровный падал круг

Безбрежная бездонная луна

С недоуменным выраженьем черт

А из-за туч столичного покроя

Из за кирпичных круч

Глядел то гладкий то косматый чёрт

На смятую постель,

Где распростёрлись двое

И три рубля шуршали на столе.

<Ташкент 1943>

Обманутые надежды Историческая повесть стихами и прозой