Александр Девятов - Мельпомена

отклик в сердцах нашего бездуховного времени, но у меня на такое сил не хватит. Филипп был человеком консервативным. Пускай французы уже сто лет как отказались от короля, да и от бога, для молодого Лавуана эти слова не были пустым звуком. Он все также верил в святость брака, все также верил в незыблемость церкви, пусть и по-своему. Его едва ли можно назвать образцовым католиком. На службах он бывал редко, да и то лишь из-за своей большой любви к органной музыке. Филипп, выросший в поистине католической семье, прекрасно знал, что его за такое попустительство в сторону веры, ждет ад. Но он считал это своим выбором, своеобразной жертвой ради искусства. Такие мысли его ободряли, а порой даже воодушевляли на написание пьес, посвященных людям творческим, борющимся не только с несправедливой системой, но вместе с тем и с серой обыденностью.

Ничего не пишется. В ход пошло сворованное яблоко. С голоду оно казалось просто невероятно сочным и вкусным.

– Поделишься?

Голос раздался из-за спины. Лавуан задрал голову. Перед ним, вернее за ним, стояла красивая молодая блондинка. Филиппу всегда нравились ее волосы. Подол ненового, но очень хорошо сохранившегося кораллового платья развивался на поднявшемся из-за близкого расположения к морю ветру.

– Вышла прогуляться? – Филипп знал ответ, но посчитал, что лучше уточнить.

Девушка, легким движением приземлилась на пустовавшее рядом с собеседником место. Она ненавязчиво осмотрела своего знакомого, пытаясь оценить его физическое и моральное состояние.

– Опять мало спишь? – голос девушки был весьма обычным. Лавуан всегда удивлялся этому, ведь в театре, где, к слову, работала девушка, таких простых голосов не найти. Обычно там ошивались люди с выдающимися данными, будь то внешность, голос, манера держаться на сцене и прочее.

– Вроде приличная девушка, а отвечает вопросом на вопрос, – француза это нисколько не смущало, но будучи человеком вредным, как он сам считал, он не мог не попытаться поддеть молодую особу своим язвительным замечанием.

– Отвечай или дам затрещину, – девушка не шутила. За внешним спокойствием и миловидным личиком скрывалась весьма взрывная натура. Даже Филиппу иногда доставалось, причем совсем не в шутку.

– Сплю как обычно, – отмахнулся Лавуан.

– То есть не спишь.

Она читает тебя как открытую книгу.

Мелиса Дюбуа, а именно так звали блондинку, очень хорошо знала Филиппа. Они были знакомы еще с беззаботного детства в Кале, где вместе росли, учились, развивались. Она была его другом, с которым Лавуан даже ухитрился однажды разделить постель, но дальше одной ночи их отношения не зашли. Тем не менее, Дюбуа была единственной девушкой, с которой он не оборвал теплых отношений, несмотря на то что спал с ней. Может это из-за их совместимости, которая безусловно присутствовала, несмотря на всю противоположность характеров.

– Ты и сама выглядишь не очень, – отметил Лавуан усталый вид Мелисы.

– Не переводи стрелки, – рассердилась девушка. – Рассказывай.

– Много думаю о работе, – писатель достал из сумки второе яблоко и протянул собеседнице. Та спокойно взяла его, надкусила, немного сморщилась от внезапной кислоты и, хоть и не сказала слов благодарности, была рада тому, что начала свое утро со свежего фрукта.

– Уже придумал, о чем писать будешь?

– Нет, но чувствую, что вот-вот нащупаю идею… – волосы Филиппа, из-за сильного ветра, обычного для прибрежных районов явления, взъерошились и стали выглядеть очень неухоженно.

– Надо бы поторопиться, – девушка говорила это с ноткой отстраненности, будто не ей потом придется притворять в жизнь одного из персонажей пьесы.

Скоро уже ставить будут, а у тебя конь не валялся. Посмотри на пустые листы и задайся вопросом – такой ли ты гениальный, если не можешь осилить простецкую постановку для малолетних дур?

– Тема мне не близка, – в очередной раз отговаривался Филипп.

Лавуан всегда себе говорил, что любил лишь однажды, давно в детстве. И, несмотря на то что он ухаживал за многими девушками, никогда не говорил им слово «люблю», заменяя его на более отстраненное «увлечен». Именно поэтому длительные отношения для француза были попросту невозможны. В какой-то момент он зарекся, что не станет больше вестись на поводу у красоты дам, а останется лишь рабом творчества, но никак не какой-нибудь особы.

– Ну да, – закивала блондинка. – Любовь и ты находитесь где-то на разных полюсах. --">