Людмила Кузьмина - Марья без Ивана

С обеих сторон пустынного парка полыхали кострами осенние клены, вздыбленные ветром. Под его порывами нарядные оранжевые листья срывались с веток и, покружившись в воздухе, густо обклеивали черную, мокро блестевшую асфальтовую дорожку.

Ветер дул в спину Виктору Сергеевичу и Марии, которые вдвоем несли набитую картошкой сетку. Любуясь причудливыми лиственными аппликациями у себя под ногами, Виктор Сергеевич старался не раздавить их ненароком, обходил, переступал и тем самым сбивал с четкого шага Марию, отчего чувствовал себя виноватым и все время смущенно улыбался, изредка поглядывая на нее. Но она недовольства своего вслух не выражала, только крепче сжимала ручку сетки при каждом его рывке. В отличие от него, ни на что внимания не обращала и на Виктора Сергеевича тоже не смотрела, держалась прямо, ступала со степенным достоинством бывшей деревенской жительницы, чуждой городской суеты, и голову свою, коронованную косой, несла высоко.

У выхода из парка они остановились, вместе поставили сетку на скамейку. Пора было расставаться, но оба медлили. Виктор Сергеевич, как всегда, искал предлог, чтобы подольше задержать Марию.

Взяв натруженную Мариину руку, он почтительно приник к ней в поцелуе.

И тогда в бесстрастно-неподвижном лице Марии что-то дрогнуло, с затаенной нежностью, готовой прорваться наружу, обласкала она быстрым взглядом склоненную перед ней голову Виктора Сергеевича, посеребренную сединой, но стоило ему распрямиться, тут же отвела глаза. И наткнулась ими на юную парочку, беззастенчиво глазевшую из-под козырька газетной будки. Мальчишка с девчонкой были в одинаковых джинсовых костюмах, только прическами и отличались: у него — пушистые девичьи локоны, у нее — колючая мальчишеская челка. Застигнутая врасплох Мария отметила это про себя мимоходом, поспешно выдергивая свою руку, которую все еще держал Виктор Сергеевич.

Мальчишка и девчонка переглянулись, прыснули, после чего удалились в обнимку, так и не замеченные Виктором Сергеевичем — он тем временем взвешивал на вытянутых руках сетку, прикидывал се тяжесть на одного.

— Может, все-таки до дому донести, Машенька?

— Нет уж, не надо, — наотрез отказалась Мария.

Он с сожалением опустил сетку на то же место.

— Все соседей стесняешься…

— А ты как думал? Ну кто ты такой? Мне ты ие муж, сыну моему не отец!

— Так ты же сама не хочешь, — разволновался Виктор Сергеевич. — Который уж год тебя уговариваю, а жизнь-то проходит…

— Считай, прошла уж, — вздохнула Мария при лестном для нее упоминании о том, что она по-прежнему нужна ему больше, чем он ей, и внезапно преображенная, словно ожившая статуя, сошедшая с пьедестала, начала вглядываться в него со странным выражением лица, как будто оценивая заново. — По-другому ведь ты не можешь, а?

— То есть как это по-другому? Не силой же тебя заставлять!

— А почему бы нет? — Некоторое время она еще глядела на изумленного Виктора Сергеевича, потом призывный блеск в ее глазах погас, притушенный ресницами, черты лица затвердели. — Шучу я, шучу, Виктор Сергеевич. Все равно ведь к тебе не поеду, на готовенькое-то, не мною нажитое. Хоть моя квартира и поплоше твоей будет, а все же в ней я хозяйка.

— Собственница ты, Маша. Моя квартира, мой сын…

— Ну, сына ты не касайся! Выродила, выходила, да не мой?

— Он мне ведь тоже как родной сын, твой Ванюшка.

С болезненной ревностью матери, на которую пала вся ответственность воспитания ребенка без отцовской помощи, она оборвала:

— Нет у него родни, кроме меня, ясно, Виктор Сергеевич? Одна я!

Схватила сетку с картошкой, обогнула его, словно досадную помеху на пути, и зашагала крупным шагом, размашисто, стремительно, будто была налегке, так что он не сразу догнал ее. Пошел рядом, заговорил примирительно:

— Послушай, Маша, Ванюшка-то ведь взрослеет, он же не девушка, он юноша…

— Ну и что?

— Ты пойми, сейчас тебе, как никогда, нужен мужчина в доме, для него нужен прежде всего!

— Да ты с бабой совладать не можешь, где ж тебе с парнем справиться, — усмехнулась Мария, и тут же ее сочные губы поджались при виде хмельного прохожего. Проводив его взглядом, полным негодования, она заспешила. — Ни

--">