Людмила Файер - Гелла – дочь Одина Одноглазого

зона закрыта для чужого ребенка, своим детям не хватает! Но я, поскуливая, все равно совала и совала тупую, слепую мордочку, чуя запах еды. А что мне оставалось делать?

Моя мама тихонько жалась в уголке коробки и дрожала. Она была больна и ничем больше не могла мне помочь.

— Проси их, проси, — тихо мяукала она, глядя на то, как я пытаюсь найти сосок чужой самки. — Матери же они! Должны понять, что не выкормлю я тебя! Рада бы, да нечем! Проси их, проси!

И я просила, как могла…

Через какое-то время та или иная кошка, пожалев плачущего от голода котенка, уступала мне, и я набрасывалась на заветный источник жизни, как оголодавшая пиявочка. Их соски почти всегда уже были практически пусты — родные детишки старались на совесть, но я вытягивала еще по паре капель из каждого и засыпала утомленная трудной работой.

Такими были мои первые воспоминания. Худо-бедно я все же росла, конечно не в пример откормленным соседским котятам, которые были почти вполовину крупнее меня, живыми, озорными и хулиганистыми.

Когда ты живешь в семье диких кошек, ни одна из которых сама никогда не знала никакого другого дома, кроме улицы и старой коробки, трудно себе представить иную жизнь, такую, как у меня сейчас — в довольстве, сытости, тепле и любви. В дикой природе все подчинено инстинктам выживания и нет никакого снисхождения к слабым, больным и покалеченным.

Я, мама и соседские кошки не были в прямом смысле предоставлены сами себе. Нас кормила та самая добрая женщина, которая, как смогла, соорудила нам дом из коробки и старых курток. Мы получали еду каждый день. Пусть не до отвала, но регулярно. Остальное наши матери добывали обычным путем охоты. На то нам и были даны природой наши когти, чуткие носы и уши.

Моя мама ела мало и почти не охотилась. Она была очень маленькой, тощенькой и слабой. Ранняя беременность измотала ее, выпив жизненные соки из еще толком не сформировавшегося тельца, а подхваченная от любвеобильного самца заразная болезнь медленно разрушала хрупкий организм.

Имени у меня не было, как и у остальных из нашего общежития. Добрая женщина называла нас всех "кис-кис". И мы считали это слово своим именем.

Через пару недель с моего рождения у меня заболел и потек глазик. Я была еще совершенно слепа, но мамина болезнь передалась и мне. Правый глаз вспух под закрытым веком и сильно болел.

Я не знала, что это болезнь и не понимала, почему мне приходится страдать, а мама не знала, что мне сказать в утешение. Я все время плакала от нестихающей боли в глазу, ища у мамы помощи, а она только тихо плакала и без конца вылизывала мою распухшую мордочку, слизывая вытекающий из-под века гной.

Соседские кошки, чуя запах болезни, перестали подпускать меня к своим соскам. Они боялись, что я передам болезнь их крепким, пузатеньким, хорошеньким деткам. Я их понимала и, тихо скуля, отползала обратно к маме, которая одна жалела меня, как могла.

Добрая женщина кормила нас не только сухими хрустиками, но и наливала в мисочку немного молока, а также угощала самых маленьких вкусными мягкими мясными кусочками.

Как только мой относительно здоровый глаз наконец открылся, я сразу начала выползать из коробки наружу в поисках где бы чего поесть. За пределами жилища вкусно пахло, когда добрая женщина приходила, чтобы выложить для нас еду, и я инстинктивно понимала, что нужно ползти туда, откуда доносится запах, да и мама говорила мне, чтобы я попробовала съесть эти мягкие кусочки, иначе Радуга как-нибудь ночью заберет меня…

У меня получилось. Я старательно жевала своими голыми деснами ароматные кусочки и плакала от счастья. Кошки попытались отогнать меня от мисочки, но мама, зарычав, встала на мою защиту. Выгнув спину и ощетинившись, она стояла между мной и кошками, заслоняя меня своим казавшимся почти плоским от болезненной худобы телом. Ее глаза горели недобрым огнем, и остальные кошки поняли, что она не пожалеет своей жизни, чтобы защитить и накормить меня.

Итак у меня появилась возможность питаться не только молоком. Но снова ненадолго. Подрастающие соседские котята тоже поняли, что кроме материнского молока на свете существуют и другие вкусные, съедобные вещи и первыми кидались на мягкие кусочки, дерясь и рыча друг на друга, оставляя после себя лишь чисто вылизанную тарелочку, лишенную даже запаха еды.

Я снова начала голодать. Мама пыталась приносить мне мышей, но я могла разжевать и проглотить только их --">