Hephaestia - Северный цветок

опьянение ярла. А сам он… Вот тут мысли Эйриха путались, сердце начинало стучать быстро-быстро, и лицо заливалось краской стыда при одном воспоминании о том, как его тело реагировало на прикосновения мужчины, как плавилось его сознание, как сами собой закрывались глаза и опускались руки… Он не понимал, что с ним происходило — ведь с детства слышал о том, что нет ничего позорнее для мужчины, чем позволять себя лапать другим мужчинам, и что за такое отрывают хозяйство и оставляют истекать кровью на городской площади, а все, кому не лень, плюют в прелюбодеев, швыряют камнями, обливают помоями и нечистотами… Но отец смягчится, когда поймет, что это Сверрир внезапно схватил его в темноте, а сам он никогда даже в мыслях так отвратительно не грешил!

Но отец не понял. Даже не дал ему возможности объясниться. Несколько раз Эйрих слышал голос матери, умоляющей стражников пропустить ее к сыну, но воины конунга оставались верны приказу господина, не взирая на мольбы, угрозы и попытки подкупа со стороны несчастной женщины. Также юноша слышал их с отцом разговор:

— Гердрид, ступай к себе!

— Харальд, не будь таким зверем, позволь мне увидеть мальчика!

— Нет, — конунг выплевывал сухие жесткие слова, — это лишнее.

— Харальд… всеми богами заклинаю! — Эйрих слышал стоны матери, он знал, что она опустилась на колени перед высоким светловолосым воином и пытается заглянуть ему в глаза. — Это же и твой сын, не будь таким жестоким! Он еще дитя!

— Если бы ты видела, как это дитя извивалось от похоти под козлиной Сверриром, глупая женщина, ты сама бы прокляла день, когда произвела его на свет!

— Негодяй соблазнил бедного ребенка, или запугал его, а ты не позволяешь мне даже расспросить его, и сам ничего не желаешь слышать, — упорствовала жена правителя.

— И не пожелаю! Мне достаточно того, что видели мои собственные глаза. Этот ублюдок мне больше не сын. Хорошего воина и правителя никогда не выйдет из того, кто предпочитает отдаваться, как баба! Завтра он умрет.

— Нееет!!! — Эйрих зажмурился, словно от удара в сердце, столько боли и страха было в голосе матери. А его собственное сердце кипело от возмущения — как отец мог так о нем думать?!

— Уведите госпожу в ее покои и не выпускайте, пока все не закончится, — распорядился конунг, и его тяжелые шаги стихли наверху лестницы.

Эйрих прислушался к внутреннему голосу, противно подвывающему из глубин сознания, что не так уж отец и не прав, и доля его вины в происшедшем есть — он не оттолкнул Сверрира, не позвал на помощь, позволил ему увлечь себя в водоворот неизведанных ощущений…

Ему не было страшно при мысли о скорой смерти — этого учили не бояться с раннего детства, но было горько уходить с позором, тогда как настоящие мужчины просто обязаны были покрыть себя славой и погибнуть в бою, с оружием в руках, славя Одина и Тора!

Все, что он мог, это умереть с честью: выдержать назначенную кару без звука, хотя бы уйти достойно…

Площадь перед замком с рассвета была запружена народом так, что процессии, везущей приговоренных, было не проехать к эшафоту, и конунг распорядился выслать конных воинов, чтобы расчистили путь палачу и охране. Жители столицы готовы были голыми руками растерзать грешного ярла, в Сверрира бросались камнями, комьями мокрой земли, навозом и тухлыми овощами. Эйрих с изумлением видел, что к нему народ более благосклонен, в него не попадало ни одного позорного снаряда, а какая-то торговка даже заголосила: «Бедняжечка! Как же ты попался-то в лапы к этому соблазнителю?!», но на нее тут же прикрикнул муж, и женщина замолчала. Эйрих с пылающим лицом остановился у деревянного помоста, на который вывели жутко избитого, но гордо вскидывающего лохматую голову Сверрира. Мальчик и боялся и в то же время хотел встретиться с ним взглядом, чтобы попрощаться… и хотя бы понять, что же это было такое… Странно, но он не испытывал ненависти и отвращения к бывшему наставнику, погубившему его жизнь своей грубой выходкой. Жалость и сочувствие — да. И еще — Эйрих не верил собственным ощущениям — гордость за ярла, также решившего уйти с высоко поднятой головой!

Пока судья в длинной синей мантии зачитывал приговор, Сверрир рассматривал притихшую толпу, демонстративно не глядя в сторону конунга и высшей знати на крепостной стене. При последних словах обвинителя он резко обернулся к Эйриху. Их глаза встретились: голубые, мятежные и насмешливые, и --">