Игорь Александрович Малышев - Театральная сказка

Мальчик направлялся в сторону Яузы. Альберт двигался следом, то теряя, то находя его в потоке торопящихся москвичей, их сумок, рюкзаков, чемоданов на колёсиках…

И вот когда Альберт в очередной раз потерял его, а потом отыскал заново, оказалось, что мальчик пересекает Садовое кольцо.

– Чёртов ребёнок! – выругался вполголоса Альберт.

Был полдень, яркий, осенний, чуть морозный. На асфальте виднелись островки льда. Машины бежали резво, словно радуясь солнцу, морозу, своей силе и скорости.

Мальчик пересекал шоссе, раз за разом каким-то чудом успевая прошмыгнуть в зазоры между машинами. Альберт застыл на бордюре. Все качалось перед его глазами. В ушах заранее стоял звон разбитых стёкол, автомобильные гудки и крики, которые, он был уверен, сейчас последуют. Но ничего страшного не произошло. Ребёнок пересёк одну полосу, другую. Постоял на двойной сплошной и, все той же разболтанной сломанной походкой, продолжил движение в гуще металлических зверей, каждый из которых мог одним движением убить его.

Альберт зажмурился и когда снова открыл глаза, мальчик уже шагал по другой стороне Земляного Вала. Режиссёр кинулся к ближайшему подземному переходу…

Он был почти уверен, что больше не отыщет мальчика, но глупое упрямство заставляло его, грузного, краснолицего, похожего в расхлябанных ботинках и широкополом плаще на черепаху Тортиллу в исполнении Рины Зелёной, торопиться изо всех сил. Зонт с ручкой-крючком, который он держал под мышкой, цеплял прохожих.

– Осторожнее нельзя? – неслись ему вслед недовольные возгласы.

– Идите к псам, – не оборачиваясь, цедил он сквозь зубы.

Альберт бежал и высматривал мальчика.

Набережная Яузы пустовала. Рядом нёсся плотный поток машин, но тротуар вдоль реки был совершенно безлюден. Ребёнок, балансируя, стоял на тумбе над рекой и смотрел на противоположный берег, будто высматривая что-то, хотя там виднелись лишь всё те же скучные дома и вереницы блестящих машин.

Яуза несла палые листья, похожие на ладони машущих из-под воды детей.

Альберт медленно подошёл к нему. Встал за спиной. Смотреть на ребёнка было тяжело из-за бьющего в глаза солнца. Он казался со всех сторон пронзённым солнечными лучами, словно святой Себастьян – стрелами.

– Парень! – задыхаясь, хрипло позвал Альберт и приставил руку ко лбу, защищаясь от солнца.

Тот вздрогнул, покачнулся.

Для себя Альберт уже решил, что, если ребёнок бросится в реку, он последует за ним и попытается спасти, хотя и плохо представлял себе, как сможет это сделать. Человеком он был довольно сильным, но пловцом никудышным. Да и вообще всё, связанное с движением, а особенно с быстрым движением, давалось ему с трудом. На всякий случай он снял плащ, кинул на газон рядом с собой. Туда же положил зонт.

– Мальчик… Ты… Послушай… – повторил он, пытаясь успокоить колотящееся сердце. – Я твой друг. Не бойся меня, пожалуйста.

В горле у него клокотало, тембр, как он сам понимал, был не очень располагающий, но делать было нечего.

Ребёнок не поворачивался и не отзывался.

– Знаешь… Я режиссёр. У меня есть свой театр, – сказал Альберт, растягивая слова. – Давай, я расскажу тебе о нём. Ты пока там постой, а я расскажу. Да, у меня свой театр, самый настоящий. С окнами на Кремль, представляешь?…

Он говорил медленно, долго, зная, что главное – не останавливаться, и оборвал свой монолог только тогда, когда ребёнок повернулся к нему и сказал:

– Хорошо, я согласен играть в вашем театре.

Альберт кивнул, выдохнул и опустился на плащ.

Мальчик спрыгнул с тумбы.

– Отлично. Ты не пожалеешь, – заверил режиссёр, глядя на него глазами печального мопса.

Когда, отдуваясь и копошась, Альберт принялся подниматься, мальчик подал ему руку, помогая встать.

– Как тебя зовут? – спросил режиссёр, вытирая платком пот с лица.

– Мышкин.

Мальчик откинул с лица длинную русую чёлку.

– Что, вот прямо так и зовут, Мышкин?

– Ещё Мышом называют.

– Хорошая фамилия. Достоевскому бы понравилась, – пошутил Альберт.

– Я читал «Идиота».

Режиссёр рыкнул, прочищая горло, и с удивлением посмотрел на своего спутника. Тот шёл, сосредоточенно глядя перед собой, и даже походка его изменилась, стала собранней, прямее.

– Да ты вундеркинд, я смотрю. И что, он тебе понравился? «Идиот», я имею в виду.