Владимир Торин - Лемони

выпрыгнуть из аквариума, который ее сердобольный хозяин приволок с собой. Они не понимают, когда им говорят, что здесь не продаются лекарства для животных, что им следует обратиться к звериному врачу из переулка Трамм или еще откуда. Приходится продавать им толченый мел, только чтобы они убрались: «Да-да, от этого чудесного порошка ваш карликовый слон вырастет, а ваша собственная лысина зарастет, как вырубленные джунгли Кейкута после ливня». И только тогда они уходят, уволакивая своего спрута на поводке, оставляющего фиолетовый след на полу, или улетают (вернее, упаряют прочь) на стае толстых пчел с ниточками, вокруг брюшек.

А мистер Лемони остается, выжимает полотенце, которым вытирал лоб, и украдкой поглядывает на своего извечного надсмотрщика мадам Клопп, делающую вид, что читает газету на своем стульчике под потолком.

– Лемюэль! – громко вещает она, высунув из-за газеты нос, словно перископ.

– Да, мадам? – хмуро глядит на нее мистер Лемони, ожидая новую порцию оскорблений и унижений.

– Покупатель ушел недовольным, Лемюэль!

– Кто именно, мадам?

– Ты должен был заметить! Джентльмен с простуженной стрекозой, кто же еще?!

Также частые гости – напыженные личности с плохим зрением и отвратительной грамотностью. Когда до них доходит очередь, они извлекают из кармана рецепт и пытаются озвучить то, что там написано. Щурясь и корчась, они изобретают парочку совершенно новых лекарств, пыхтят, ругаются и наотрез отказываются отдать аптекарю рецепт, чтобы он разобрал кривой докторский почерк, прочитал все, что там написано, и, собственно, принес медикаменты. Они, мол, сами. У них, мол, гордость. «Или вы считаете, что у меня плохо со зрением? Или вы полагаете, будто я читать не умею?!»

Он стоит, глядя на них, на то, как их пот капает на бланк рецепта, переминается с ноги на ногу, покачивается, как пьяный маятник, чтобы в очередной раз сказать им: «Простите, такого у нас нет. Такого вообще нигде нет! Уверен, там написано что-то другое. Вы позволите?» И он тянет руку за рецептом, но слышит возмущенное от мадам Клопп:

– Лемюэль! У нас есть! У нас все есть! Вряд ли мистер Медоуз с перекрестка Бромвью и Харт, когда-то в своей жизни говорил, что у него чего-то там нет! – Мадам Клопп никогда не упускала случая упомянуть главного конкурента мистера Лемони, мистера Медоуза, с его здоровенной трехэтажной аптекой, штатом аптекарей, учеников и даже посыльных, если вы захотите заказать пилюли с доставкой домой. – Принеси господину его заказ! И поживее!

И Лемюэль Лемони идет в провизорскую комнату, набирает пару пакетиков толченым мелом, после чего всё приносит и с вымученной улыбкой отдает: «Ваш заказ, сэр». И он даже признает вероятность того, что толченый мел поможет им. Нет, разумеется, тот их не вылечит, но они настолько гордые, настолько уверены в том, что им прописал доктор, что, как бы ни продолжали потеть, валяться в жару, биться в ознобе и мочиться в постель, не вернутся, пока весь порошок не выпьют.

А чего только стоят эти здоровенные громилы из портов или с канала, которые вдруг превращаются в розовощеких детей и робко топчутся у стойки, не зная, как сказать, с чего начать и чем закончить. Они озираются по сторонам, лишь сильнее привлекая к себе внимание, пытаются понижать голос, подавать знаки мимикой, как будто поднятые домиком брови и неуверенный оскал переводятся, как «Дюжину пилюль от неправильного использования шила (в одном месте), пожалуйста». Господину аптекарю приходится угадывать, подталкивать их, требовать разъяснений, что вгоняет их в еще больший ступор, и тогда им уже требуется отпускать в довесок «Порошок Грюмма для забывчивых», чтобы они вспомнили, как связывать слова на родном языке.

Но забавнее (утомительнее) прочих хитрецы, которые считают, что если они как следует завуалируют заказ, то никто ничего не поймет.

– Простите, у вас есть клаксоны?

– Клаксоны?

– Да, клаксоны. Как на велосипедах и экипажах.

– Почтенный, вы ведь осведомлены о том, что здесь аптека?

– Да-да, разумеется, – озирается он и кусает губы. – Но мне нужен не совсем клаксон.

– Не совсем?

– Ну, скажем, вещь. Или, вернее, предмет. Да, предмет. Который как бы очень похож на клаксон. Только у него… эээ… нет трубы. На ее месте у него… эээ… дуло, как у револьвера. Нет, не совсем! Форсунка, как у паяльной лампы!

– Предмет, который похож на клаксон, но у него вместо трубы форсунка, как…

– У паяльной лампы, – радостно кивает --">