Мария Васильевна Захарова - Вой лишенного, или Разорвать кольцо судьбы

заскрипели подъемные механизмы.

— Идем, — согласился старик и, сжав руку своего спутника, повел того за собой. — Молчи, — посоветовал он. — Я сам буду говорить.

Из-под капюшона раздалось согласное мычание.

— Причина? — пробасил стражник, когда очередь дошла до путников.

С восходом солнца все как-то повеселели. Охрана оживилась и с энтузиазмом включилась в исполнение своих непосредственных обязанностей. Им остался какой-то час до смены караула, и тогда дневной дозор начнет собирать длань с вновь прибывших.

— Проходом, — отозвался старик и, затаив дыхание, опустил в поборную чашу золотой, вместо положенного медяка.

Во взгляде ответственного за сборы вспыхнула алчность, но только на мгновенье. Зачем его брови сошлись над переносицей, а губы превратились в тонкую линию.

— А этот?

— Со мной. Отдохнуть только, переночевать, и уйдем, — в голосе старца появились заискивающие нотки, и еще один золотой приземлился на дно чаши.

— Следующий, — рявкнул стражник, открывая проход.

Дважды просить не пришлось. Двое мужчин торопливо миновали арочный свод, украшенных острыми зазубринами решетки, и шагнули в недра Синастелы.

— Куда теперь? — спросил, скрывающий лицо.

— Постоялый двор. Тебе нужно отдохнуть. Поесть. Обработать раны.

— Я в порядке. — Последовал раздраженный ответ. — Не стоит со мной носиться, старик. И не такое терпел.

— Знаю, знаю, — поспешил успокоить спутника старец. — Ты силен, но мне нужно отдохнуть. Завтра найду проводника, и пойдем дальше.

— Хорошо.

Они шли по оживающим на глазах улочкам пристенков, сторонясь зловонных помойных куч и статных гвардейцев. Синастела просыпалась, отходя от ужасов ночи, и чем дальше, тем чаще можно было встретить улыбающихся молодух, спешащих к прачечным, парнишек, копирующих залихватский марш караульных и торопливо шагающих на дневные работы мужчин.

— Бывал здесь?

— Давно.

— И как?

— Что? — недоуменно переспросил тот, что старше.

— Изменился город?

— Не сильно. Стал почище, — с ностальгией ответил старец и тут же деловито добавил. — Постой здесь, я сейчас.

Пристроив своего спутника рядом с жиденькой стеной покосившейся, заброшенной лачуги, с раскрытым зевом несуществующих окон, старик направился к дверям ночлежки через улицу с выцветшей вывеской "Постой и кухня".

Когда знакомый шаркающий звук утонул в многообразии других, мужчина позволил себе устало привалиться к шаткой опоре. Все тело ныло, правый бок взрывался болью с каждым вздохом, но он терпел, отстраняясь от телесных терзаний, игнорируя их, как надоедливую муху.

Боль преодолима, он знал это. Испробовал на себе муки адского пламени и выжил, а значит и это временное неудобство в силах вынести. Пережить.

Но мысли мыслями, а свистящий выдох сорвался с губ, когда рука прошлась по ребрам, ощутив пульсацию рассеченной кожи. Ладонь коснулись влажной повязки, пропитавшейся сукровицей за день, и в нос ударил гнилостный запах давнего нарыва. Мужчина скривился от вони, въевшейся в пальцах, и дергающего жала гнойника, терзающего его тело.

— Тебе плохо?

Расслабившись, он пропустил шум приближающихся шагов. Не услышал подошедшего старика.

— Терпимо, — проскрежетал сквозь зубы, заставив себя выпрямиться.

— Я договорился. Комната на сутки, — обыденно молвил старец, чтобы не задеть гордость своего молодого сопровождающего.

— Пошли, — сдался он, тяжело опираясь на предложенную руку, чувствуя, что весь горит огнем. — Я устал.

Как и было заведено, первый этаж постоялого двора занимала харчевня, пока еще прибранная и пустующая. Грубо сколоченные деревянные столы и такие же лавки были отдраены до блеска, компенсируя топорность работы чистотой. Мужчин тут же окутало теплом. В нос ударил аромат печеного лука, жареных яиц, мяса, тушеных овощей и кислинка перестоявшей браги.

В животах у обоих заурчало.

— Тебе придется подняться по лестнице, — предупредил молодого человека старик, когда они перешагнули порог ночлежки.

— Догадался, — раздраженно проворчал раненый, которого излишняя забота друга нервировала, заставляя чувствовать себя ни на что негодным.

Его самолюбие и так пострадало, ведь в последние дни он сильно сдал, и уже не мог обеспечивать их пропитанием. Даже хилого зайца был не в состоянии изловить, так как сил почти не осталось. Только на то, чтобы идти.

Осознание этого --">