Игорь Владимирович Федорцов - Крыса в чужом подвале. Часть 2

полгода и в конце получаешь еще двадцать солидов или…

Курт насторожился и вперился в Лусса взглядом. Договаривай!

−…Или не получаешь ничего, − закончил тот.

Лусс дал Курту минутку на размышления. Бывший егерь повздыхал, по забывчивости хлебнул фуски прямо из кувшина, ковырнул ложкой мясо, подцепил картошки.

− Так как? Какое слово скажешь? — спросил Лусс, по-собачьи клоня голову влево.

− Согласен, − поспешил с ответом Курт. Обещанных ему нанимателем денег на иной службе за два года не скопить. Так её еще найти надо. Иную. А тут предлагают, а он артачится, раздумывает. А полгода? Полгода и потерпеть можно.

− Тогда сейчас туда и отправимся, − объявил Лусс.

Курт глянул на оставшееся мясо.

− Ты поешь, поешь, − не стал торопиться с уходом Лусс. — Идти отсюда далековато.

Бывший егерь быстро управился с мясом и картошкой. Ничего не оставил. Сало подобрал хлебом. Сделал пару глотков фуски. Пивка бы или винца! Лусс увидел.

− Насчет выпивки строго. Ни глотка.

− А по праздникам?

− Дозволит — пей. Нет, водицей обходись.

Курт заподозрил, Лусс имеет в виду совсем другого человека. Не женщину, которую ему поручат охранять.

Они вышли из капилеи. Каспар вслед сокрушенно покачал головой. Куда парень голову суешь! Оттяпают!

«Все лучше, чем с голодухи пухнуть, да по подворотням шататься», − подбодрил себя Курт.

− Давно в столице? — спросил Лусс, щурясь на солнце.

− Второй день, − признался Курт.

− По-хорошему и этого много, − успокоил Лусс. — Вещички все при тебе? Или панарий^[3] оставил у кого?

− Все при мне.

− Вот и пошли тогда потихоньку.

− Одежку бы мне поменять. А то, как-то стыдно, − запоздало вспомнил Курт о своем внешнем виде.

А вид у него! Босяк босяком! Локти на куртке в заплатах, поясной ремень вытерт, половину клепок отсутствует, штаны грязные, за один раз и не отстираются. Обувь опять же. Пигаши^[4] сейчас никто и не носит. Хорошо плащ имеется. Добрый плащ. Закутаешься и вроде ничего. Приличный человек.

− Ссудите одежки прикупить, − попросил Курт.

− По работе и оплата. А одежка? Так не в скутарии нанялся. Не дворец охранять будешь, − отказал Лусс. В лисьем его голосе прозвучала твердость.

По первости, Курт старался идти в ногу с Луссом, пытался спрашивать, но потом отстал. Наниматель разговаривать больше не собирался.

Позднее, пройдя квартал-два, Курту пришла мысль, со стороны он должно быть похож на телка, которого ведут на убой. Мысль тот час прогнал. Во-первых, телком не был, не из пугливых, повидал кое-что на белом свете. И такое видывал, лучше не рассказывать, не поверят. Во-вторых, три года отслужил в Роусе, а служба в егерях, рот раззявишь, язык украдут! В-третьих, захотят прибить, далеко не поведут, за ближайшим угол и делу конец! Может, конечно, удумали в рабство продать, тайком вывезти в обезлюдевшее катепанства Маргианы. Но в Пограничье здоровые, умелые требуются. А он сто шагов прошел и совсем охромел. А умений всех − мечом шуровать и на коне скакать.

Жаркое солнце катилось по острым крышам к закату. Лусс размеренно вышагивал, поглядывал по сторонам, раскланивался с добрыми знакомыми. Добрыми то их назвать — приукрасить! Клефты честней выглядят.

На углу Свечной и Лудильщиков Лусс остановился перемолвиться с салдамарием сладостей. Знакомец и речью, картав и шепеляв, и манерами неприятен. Движения мелкие, ловкие. Из почтения салдамарий сунул Луссу расписную жестяную коробку с леденцами.

У церкви Миропомазанных Лусс раздал милостыню. Кому не пожалел фолла, кому триенс не пожадничал, а кому и тессеры^[5] щедро отсыпал. Курт вначале завистливо хмыкнул, потом брезгливо отвернулся. Нищие, толкая друг друга, полезли целовать Луссу руки.

Пройдя мимо длинной линии убогих, калечных и хворых, свернули к Старым Конюшням. Здесь не смотря на близость храма Святого Лифия полно шлюх и мабунов^[6]. Разряженные девицы прохаживались взад-вперед или прятались в тени портика. В вырезах, проймах, специальных проделанных прорехах их одежды видны голые тела. Некоторые, потеряв всякий стыд, подоткнули подолы к поясу, выставив на обозрение тесьму и кружева фундоши. От щеголявших в бабьем тряпье мужиков Курт демонстративно отвернулся. Кто-то, углядев его демарш, сунул палец в рот и звонко зачмокал. Мабуны рассмеялись.

Лусс только глянул на них и веселье закончилось. Засуетились, заспешили. Отошли, правда не далеко. Но и от --">