Татьяна Алексеевна Мудрая - Костры Сентегира

Тациана Мудрая Костры Сентегира

I

На выступе, что торчал из почти отвесного склона горы, как прилепившийся гриб-трутовик, человек чувствовал себя почти защищённым. Плотный покров травы без обыкновенных в здешних местах колючек. Ясные дни с несильным прохладным ветром. Тёплые ночи — две таких он уже пережил, завернувшись с ног до головы в войлочный плащ, который милосердно ему оставили. Тонкая жилка воды, растекшейся по стоячему камню, чтобы почти тотчас же исчезнуть рядом с его ложем — в отверстии шириной с женское запястье. Неясно, откуда истекал родник, но вода в нем была в меру холодной и сладкой, а струя совсем ненамного проточила здешний гранит. С противоположного края выступ исторгал из себя несколько гранитных же валунов с острыми краями — достаточно, чтобы не сорваться во сне или потеряв сознание от жары. А перешагнуть через камни по своей воле очень легко. Хотя это смертный грех. Даже и помышлять об этом — грех непростительный. Когда кончится сытость от хлеба, которым снабдили единоверцы… И пройдет боль от толчков и ушибов, которыми они вооружили его на прощанье, чтобы поменьше чувствовал иные колики и судороги…

— Что же, голодать мне не в новинку, — громко сказал человек огромному безоблачному пространству, которое повисло на вершине горы, как огромная синяя шляпа. — Хоть всухую, хоть «вмокрую». Говорят, последнее куда легче. Вот пройти сей путь до конца не случалось, и правда. Интересно, сознание я тогда сумею потерять?

— Если не натянешь капюшон на умную голову, — факт сумеешь. Минимум часа через два, — отозвалось пространство. — Мои старые кости нынче антициклон предсказывали.

Он поднял голову, насколько смог, и вытянул шею. На фоне голубого сияния тёмной кляксой выступила голова в полупрозрачном ореоле: черт не разобрать.

— Осторожнее. Ты, по-моему, лежишь на краю и можешь упасть.

— А тебе, я так понимаю, вовсе не хочется компании в моем лице, — голова убралась. По-видимому, собеседник отполз и поднялся на колени, ибо голос по-прежнему слышался так отчетливо, словно тот стоял рядом на площадке:

— Извини за назойливость. Ты, часом, не из последователей Григория Великого будешь? Ну, аскетизм градус гравис, покаяние там сугубое, млеко земли и залётные акриды в качестве пропитания?

— Католического папы?

— Отвечай в одно слово, а не переспрашивай в два.

— Правоглав.

— А, один из тех, что купили землю в распадке неподалеку отсюда. Они, правда, говорят, что земля Божия и принадлежать никому не может, но их золото было иного мнения.

— Прошу тебя, кто бы ты ни был, удались отсюда. Ты навлекаешь на себя…

— Еще чего. Мою тропу они не покупали.

— Как ты обо мне только узнал, — человек на скале испустил тяжкий вздох.

— Играешь в молчанку ты исправно, ничего не скажу. На помощь не зовёшь и вообще… Только вот с рассветом на нижнюю террасу аккурат перед моим носом дождичек пролился. Причём из воды он состоял не более чем наполовину.

Человек внизу умолк, отчасти от смущения, но больше оттого, что пытался определить по голосу, кто этот настырный субъект, стоящий между ним и инобытием. Удивительный голос: явно не мужской, однако и не вполне женский. Не писклявый альт, не грудное контральто — негромкий и в то же время звучный, с некими вроде бы колокольными обертонами.

И этот голос совершенно без перерыва и с той же интонацией продолжил:

— У тебя как — ноги еще не отнялись с голодухи? Вверх по склону могут тебя передвинуть?

— Вниз — наверняка, — ответил он почти машинально.

— Еще чего! Возвращаться назад — плохая примета. Во всяком случае, для меня. Так что поднимайся и лови за хвост посылочку.

Книзу, едва не попав в ручеёк, скользнуло нечто подобное золотистой змее, плотно скрученной из ткани:

— Вот. Это мой кушак. Затянись потуже и сцепи оба карабина крест-накрест. Ты их видишь?

Змею в нескольких местах перехватывали хомуты, к двум последним цеплялось нечто вроде больших зубастых прищепок для белья.

— Такое называется «волчий захват». Шипы верхнего ряда проходят сквозь нижний и наоборот. Просёк, что делать? Один волк башку другого не заглатывает, а целуется клычками. Если твоя талия моей толще — раздвинь немного и нацепи на себя. Кошачью колыбель под твою задницу времени не было выплетать.

Мужчина приподнялся — ноги задеревенели и вдобавок превратились в некий парадоксальный --">