Говард Филлипс Лавкрафт - Целефес

сияющей гавани туда, где морская рябь искрилась в лучах незнакомого солнца и легко скользили парусники.

Больше, чем когда-либо, Кьюренза теперь тянуло в далёкие края, о которых он слышал так много удивительных рассказов; и он вновь искал капитана по имени Атиб, который когда-то давным-давно согласился взять его на корабль. Он нашёл его сидящим всё на том же сундуке с пряностями, они вдвоём переправились на парусник и, дав команду гребцам, отправились в путь.

Через несколько дней они подошли к горизонту, где море встречается с небом, и парусник легко поплыл среди кудрявых розоватых облаков. И далеко внизу, под килем, Кьюренз видел странные земли, реки, исключительной красоты города, раскинувшиеся под лучами никогда не заходящего солнца. Наконец Атиб сказал, что путешествие близится к концу и скоро они войдут в гавань Серенниана, мраморно-розового города облаков, который воздвигнут на том неземном берегу, откуда в небо поднимается западный ветер; но когда вдали показались очертания самой высокой башни города, что-то случилось во вселенной, и Кьюренз проснулся в своей лондонской мансарде.

В течение многих месяцев после этого Кьюренз тщетно пытался отыскать Целефес, и, хотя сны часто уносили его в удивительные страны, никто там даже не слышал об Ут-Наргае. Однажды ночью он летел над тёмными холмами, где виднелись неясные огни редких пастушьих костров и бродили косматые стада каких-то животных с позвякивающими колокольчиками на шеях; и в самой глухой части этой холмистой страны он обнаружил извивающуюся по гребням гор и впадинам долин древнюю каменную стену, слишком гигантскую, чтобы руки человека могли построить её. Миновав эту стену, он очутился в краю чудесных цветников и вишнёвых садов, и, когда взошло солнце, перед ним открылось такое великолепие красных и белых цветов, зелени листвы и трав, сверкающих алмазами ручьёв, голубых озёр, резных мостиков и красноверхих пагод, что на мгновение, в полнейшем восторге, он позабыл о Целефесе. Однако он вновь вспомнил о нём, когда отправился вниз по белой тропе к красноверхой пагоде и обнаружил, что там не было людей, а жили одни лишь птицы, пчёлы и бабочки. Другой ночью Кьюренз бесконечно долго поднимался в темноте по влажным ступеням спиральной лестницы и добрался, наконец, до окошечка, которое выходило на широкую равнину, освещённую полной луной. Очертания безмолвного города, простирающегося вдоль берега реки, показались ему чем-то знакомыми; он уже собирался спуститься и спросить дорогу в Ут-Наргай, но где-то за горизонтом занялась зловещая аврора и осветила руины и запустение, царившее в городе, заросшую гниющим камышом реку и поля, на которых лежала печать смерти.

После этого Кьюрензу, как никогда, захотелось вернуться в Целефес, усеянный минаретами, как гвоздями с разноцветными шляпками. А затем в один прекрасный день его выставили из его лондонской мансарды, и он бесцельно побрёл туда, где домов становилось всё меньше и меньше. И около моста через унылую речку его встретил блистающий доспехами кортеж рыцарей верхом на чалых лошадях.

Они были присланы в его честь из Целефеса, который он создал в своих снах и в котором ему теперь предстояло навеки стать правителем. Кьюрензу помогли забраться в седло, и они помчались по спускам Суррея в те края, где родился Кьюренз и его предки. И странное дело, Кьюрензу показалось, что они галопом понеслись назад во времени, ибо, проезжая через селения, он наблюдал сцены, которые могли происходить разве что в эпоху Чосера. С наступлением темноты всадники помчались ещё стремительнее, и вскоре они уже неслись с жуткой быстротой, словно по воздуху. Когда забрезжил тусклый рассвет, на их пути встретилась деревня, рядом с которой Кьюренз жил в детстве и которую всегда видел во снах спящей или мёртвой. Сейчас там кипела жизнь, и ранние прохожие низко кланялись и приседали в реверансах, но всадники, не останавливаясь, простучали копытами вдоль по улице и свернули на узкую тропинку, которая оканчивалась пропастью. Раньше Кьюренз попадал туда только ночью, во сне, и ему было интересно увидеть её при дневном свете.

Кавалькада достигла обрыва, и в тот же миг где-то на западе возникло золотое сияние. Бездна оказалась бурлящим хаосом розового и лазурного блеска, и невидимые голоса пели, ликуя, когда рыцарский кортеж поплыл вниз и лошади вздымали копытами эфир, будто неслись по золотистым пескам. А затем сияющий туман --">