Светлана Гольшанская - Музыкальная шкатулка

Светлана Гольшанская Музыкальная шкатулка

Ночь мягкой поступью шла на смену дню по нежно-розовой дороге опускающегося за линию горизонта солнца. Большой город кипел, словно муравейник, в котором вот-вот должны были захлопнуться на темное время все двери. Лишь старый часовщик Леонардо никуда не спешил. Сквозь увеличительное стекло он задумчиво разглядывал сложный механизм внутри шкатулки с чудными знаками и надписями на мертвом языке — последней работой сумасшедшего художника, который раньше жил в доме напротив.

Уже давно погасли огни в окнах, когда Леонардо оторвался от своей работы, так и не обнаружив причину поломки, накинул на плечи ветхий плащ и вышел на улицу. Он брел сквозь ночной город, не замечая дороги. Все его мысли роились вокруг шкатулки. Навязчивая идея не позволяла ему сосредоточиться на чем-то еще. Это продолжалось уже ни один месяц.

Леонардо сильно осунулся, стал похож на собственную тень, как будто его возраст решил догнать его и потребовать выплату с процентами за все то время, что он выглядел и чувствовал себя моложе своих лет. И все это из-за болезненного, почти бредового желания создать шедевр, который бы навсегда сохранил имя Леонардо в людской памяти.

Нет, этот изможденный седовласый старик никогда не был тщеславен. В юношестве у него был талант — сложные механизмы буквально покорялись его воле. Вставшие, казалось, на веке стрелки вдруг снова начинали свой бег, стоило ему лишь коснуться шестеренок и пружин внутри часов. С годами таинственный дар иссяк, оказавшись растраченным на пустяки. Теперь Леонардо был лишь искусным часовщиком, но не более. Как же он жалел, что идея создать лучшую в мире музыкальную шкатулку не пришла ему в голову в молодости, когда он был на взлете… А теперь неловкие старческие руки да потерявшее остроту зрение оказались не в состоянии сослужить ему самую важную в жизни службу.

Вдруг сквозь поток мрачных мыслей пробилась дивная музыка, тихая, волнующая. Леденящие душу ноты страха в ней сменялись нежнейшими нотами сладкой безмятежности, а затем снова падали в пучину отчаяния, кружились в ночном воздухе вместе с серебристыми снежинками и, опадая, превращались в опьяняющее ликование. Только такой могла быть музыка ночи — пугающей, но вместе с тем пленяющей душу своей таинственностью.

Леонардо полетел на звук, как мотылек порой летит на огонь свечи, отринув здравый смысл. Старик вышел на главную площадь. В ярком свете фонаря он разглядел молодого юношу, самозабвенно играющего на скрипке. Глаза его были плотно закрыты, а лицо отображало полную отрешенность от суетного мира.

Леонардо заворожено уставился на музыканта. Рука сама полезла в карман за последней монетой. Не раздумывая, старик бросил ее в лежавшую на мостовой соломенную шляпу. Тотчас глаза юноши распахнулись, и он схватил часовщика за протянутую ладонь.

— Что желаешь, старик? — спросил он звонким насмешливым голосом.

Ошарашенный, Леонардо оглядывался по сторонам в поисках поддержки, но прохожие не замечали ни его, ни странного скрипача.

— Говори быстрей, я не могу ждать всю ночь, — поторопил юноша, смиряя его гипнотическим взглядом прозрачных светлых глаз.

— Хочу… — начал было часовщик, но от волнения не смог продолжить.

— Ну же, — настаивал музыкант. — Раз пришел, значит, бояться тебе уже нечего.

— Хочу, чтобы моя шкатулка работала, — наконец, нашел голос Леонардо.

— Смени оболочку и тогда она заработает, — блаженно улыбаясь, ответил музыкант и в тот же миг растворился в воздухе, будто и не было его.

Леонардо удивленно оглянулся, но, никого не обнаружив, уверился, что это всего-навсего игра воображения и вернулся домой. На завтра он переложил механизм в другую шкатулку. Цилиндр начал вращаться, как по волшебству цепляя за собой тонкие зубья стальной гребенки. Мастерская наполнилась удивительными звуками механической музыки.

* * *

Он растворялся в звуках собственной скрипки, все его существование перешло в совершенно иную ипостась, бесплотную, состоящую исключительно из нот и аккордов, легато и стакатто, крещендо и диминуэндо. Волны мощнейшего вдохновения бурливым пенистым прибоем из никогда прежде не играных мотивов накатывали на него, словно он был одиноким утесом посреди пустынного берега. Но вот из необозримой синевы к нему спустилась белая чайка. Неожиданно смычок сорвался, сфальшивил, --">