Карл Эдвард Вагнер - Последний из рода [Закат двух солнц]

Карл Эдвард ВАГНЕР

Последний из рода [Закат двух солнц]

Глава 1. ОДИН НА ОДИН С ВЕТРОМ НОЧИ

Солнце, угрюмый багровый диск, медленно погружалось в однообразие каменистой пустыни, бессчетными милями тянувшейся у него за спиной. Бессчетными и, вероятно, нехожеными — разве что копыта его коня оставили на них след.

Безжизненная равнина всосала последние капли тепла задолго до сумерек, так что теперь в свой предсмертный час солнце грело не больше, чем луна, как раз показавшаяся над горизонтом. Ее набухающий красным светом диск — словно в насмешку над умирающим солнцем — упрямо лез вверх, наглый, как нетерпеливый наследник, который в хищной алчности вышагивает взад-вперед подле смертного одра своего благодетеля. На какое-то время в безграничности сгущающейся тьмы над кромкой мира повисли два одинаково кровавых светила, одно против другого, так что Кейн усмехнулся про себя: уж не оказался ли он, в конце концов, в неком сумеречном краю, где два древних солнца вечно тлеют между мертвой землей и безжизненным небом. Было нечто потустороннее в этой холодной заброшенной равнине, где каждый камень серой тенью окружала аура таинственности и неразгаданности.

Покидая Керсальтиаль, Кейн не преследовал никакой иной цели, кроме как убраться подальше от этого города. Злые языки утверждали, что Кейна увезли насильно; что некий колдун, завидуя его немеркнущей славе и встревоженный тем, как высоко поднялся Кейн по лестнице власти, сумел, наконец, сломить волю героя и выслать его в иное столетие. Сам же Кейн полагал свой отъезд более или менее добровольным, оправдываясь тем, что если бы он и впрямь захотел, то запросто смог бы отразить этот удар давних своих соперников — притом не связывая себя никаким обетом. Скорее уж все объяснялось тем, что величайший город всех времен и народов последнее столетие варился в собственном соку. Тот дух юности, весны и возрождения, который привел его когда-то в еще строящийся Керсальтиаль, ныне выветрился совершенно, и Скука — вечная Немезида Кейна — снова стала одолевать его. Его все чаще тянуло прочь из города, в земли дальние и неизведанные, еще не вкусившие присутствия человека. Вся неожиданность и поспешность его возвращения к жизни скитальца выражалась лишь в более чем скромном на этот раз количестве пожитков: кое-какие припасы, несколько мешочков с золотом, резвый конь да меч прославленной керсальтиальской стали. Те, кто жаждал выяснить, так ли мало осталось у Кейна сил, как говорят, смело могли писать завещание…

С наступлением темноты поднялся ветер — холодное, пронизывающее дыхание гор, чьи вершины еще горели в последних лучах заката. Кейн зябко передернул плечами и плотнее запахнул коричневый, оттенка красного дерева, плащ, сожалея о мехах, оставшихся в Керсальтиале. Гератлонай была долиной безжизненной и холодной. Ночи здесь нередко выдавались холодными. Кейн в рубашке и штанах простой зеленой шерсти и темной кожаной куртке был легкой добычей для холодного ночного ветра.

Минувшим днем он доел последнюю, припасенную на самый черный день горсть сушеных фруктов и ломтик вяленого мяса, хотя растягивал припасы, как мог, и последнюю неделю питался почти воздухом. Воды, по счастью, оставалось еще порядочно. Перед самой пустыней он наполнил все мехи, да и по дороге время от времени попадались родники… Хотя, пожалуй, дорогой это назвать нельзя было никак. Бескрайняя пустыня, лежавшая во многих днях пути к юго-востоку от Керсальтиаля, слыла границей одного из королевств давно ушедших времен.

Множество легенд рассказывало о городах невыразимой древности, похороненных под каменистыми холмами. Поэтому Кейн полагал или хотя бы надеялся, что следует той же самой древней дорогой, которая вела через глушь к легендарным горам Восточного континента. Кейн решил придерживаться этих почти неприметных остатков древнего пути, и временами ему случалось подбирать отдельные камни, явно сохранившие следы резца, испещренные странными знаками, которые могли быть полустершимся отзвуком той письменности, фрагменты которой встречались в книгах древних знаний, — а могли быть и прихотливым узором — творением ветра и льда.

Помимо этих обломков, однообразие пейзажа нарушали лишь редкие заросли сухого кустарника и еще более редкие черные башни деревьев с пышными кронами и узорчатой корой. Травы, хоть и невысокой, --">