Сергей Викторович Васильев - О вреде курения табака [СИ]

не выросло. Старый, трухлявый. У правого бока мураши ползают. Под корнями барсук нору прорыл. На макушке — поганки бледные. Опята — и те ложные. Никакой пользы от тебя в лесу.

— Что ты плетешь?! — неуверенно сказал колдун, ощупывая себя.

— Ты на себя когда последний раз смотрел? Чай, и не вспомнишь. Да ты не переживай — в лесу пеньков много, не ты один.

— Какой пенек? Какой лес?! — голос у колдуна стал слегка жалостливый. — Вот смотри — руки. А это — ноги.

— Не. Это корни. Ну, сам подумай, какие руки у пня могут быть? То-то! Да и пнем лучше. Вот, скажем, дровосек придет. Он хорошее дерево рубить будет, а не гнилушку, что поганками поросла. Так что, ты еще долго простоишь. Ну, если, конечно, по делам не пойдешь.

— Сам-то кто ты? — неуверенно произнес колдун. Он уже почти поверил в свое превращение, но Рохлю всё равно человеком видел, что немного смущало.

— Я-то? Да так, трава незаметная. Репейник называется. Ты на меня не смотри — я на месте не сижу. Цепляюсь к чему попало и колоброжу.

Перед глазами колдуна возникло марево, в котором вдруг всё поплыло — и стены избы, и Рохля, и он сам — постепенно превращаясь в лесную полянку, окруженную елями да березами.

Колдун еще что-то бормотнул и затих с блаженной улыбкой на лице.

Рохля обошел колдуна, постучал ногтем по его плечу — как по деревяшке — и неуверенно хмыкнул. Надо же. Колдуна заговорил. А тот и поверил, что лес вокруг. Большая сила у колдуна — взаправду одеревенел. Надо бы его из кресла вытащить, а то самому присесть негде. Ему уж всё равно — чурка — чуркой, а он, Рохля, живой еще.

Поднатужившись, Рохля приподнял колдуна, выволок из кресла и поставил у порога. Пусть подумает. Мысли у колдуна теперь громкие, скрипучие — как бы не разбудил. Ну, прямо в кресле и надо лечь поспать — до утра колдун не очухается. Ночью Рохле совсем не хотелось сквозь колдуновы ловушки пробираться.

Мужичок примостился на кресле, завернулся в покрывало и вскоре тихонько засопел…

Пора Рохле вернуться. Уж не сгинул ли у колдуна? С него станется работу провалить. Хочешь — не хочешь, а самому на поклон идти придется, плакаться, чтоб трубку отдал. Вот этого Игнат пуще всего не любил.

С тяжелым сердцем собрался, попенял себе и побрел неспешно, косо поглядывая на встречных. Немногие на глаза попались — попрятались. Знали, что Игнат и пришибить может, коли на пути встанешь.

Так незаметно и поле прошел, и лесочек, к реке вышел, а там уж и до жилья колдунова рукой подать. Все люди, как люди — кочуют, а он особенный — залез в глушь и сидит там безвылазно, словно пень какой. Ходи к нему на поклон, ноги бей.

Вот и избушка. Чуть замшелая. Крылечко поскрипывает. Дверь не заперта. Ждут его здесь — надо заходить.

Встал Игнат перед колдуном, в лицо ему не смотрит, молчит. Всё по обычаю. Колдуну и не надо ничего говорить, колдун всё и так знает — за чем пришел, что просить будешь.

Что-то затянулось молчание. Игнат поднял голову.

Не ожидал он того, что увидел.

На резном старинном кресле сидел колдун. И не просто сидел, а как бы пританцовывал. Плечи ходуном ходили, колени дергались, а сам на месте подпрыгивал. Двумя руками рот себе зажимал, чтоб слово какое невзначай не слетело. Да видно сила колдовская изнутри так и лезла, что невмоготу стало. Руки в стороны раздвинулись, и колдун ехидно сказал:

— Не, Игнат, не отдам я тебе трубку, сколь ни проси. А раз не отдам — не заплатишь мне. Вечно твоим должником буду, — и премерзко хихикнул. — Ты когда-нибудь слыхал, чтоб колдун простому смертному должен был? А? То-то! Не было такого. Потому как не доживали. Не вспомнишь, когда десять золотых возвращать надо?

Ну, Рохля! Ну, подлюка! А ведь срок сегодня. Сам Игнат его и назначил… Да чтоб тебе пусто было!!

Рохля опять хихикнул, достал Игнатову трубку из-за спины, подул в нее с силой, пошептал и переломил.

Тут-то и осознал Игнат, что курение не доводит до добра. Ох, не доводит!

--">