Calypso - Черный Дракон

Пролог, или Рождение

Абаддоны — мерзкие твари, являющиеся наполовину людьми, наполовину чудовищами. Изначально могли быть рождены лишь эльфийками. Точная причина неизвестна, вероятнее всего заключается в неком мутировавшем у определенной группы эльфийских женщин гене. В настоящее время, в связи с многолетними смешениями рас, могут быть рождены и человеческими женщинами. Мужчина любой из рас неспособен стать отцом абаддона, являясь лишь носителем гена.

Будучи плодами противоестественной связи с разумными чудовищами, скрывающимися за личинами людей, сочетают в себе худшие качества и пороки как отцовского, так и материнского вида. При жизни существа неотличимы от обычных людей, истинную свою сущность обретая лишь после кончины. Широко известно, что, умирая, абаддоны лишаются последних крупиц человечности, вместе с ними утрачивая и воспоминания о прошлой жизни, и приобретают некую сверхъестественную силу, зависящую от вида, к которому принадлежал отец абаддона, а также бессмертие. Могут быть убиты лишь особыми черными стрелами. Бесплодны. В настоящее время массово отлавливаются и содержатся в крохотных полностью закрытых резервациях под охраной Священного Ордена Кассатора.

Историческая справка из архивов библиотеки города Венерсборга, столицы славной империи Делориан.

***

Земную жизнь пройдя до половины,

Я очутился в сумрачном лесу,

Утратив правый путь во тьме долины.

Каков он был, о, как произнесу,

Тот дикий лес, дремучий и дрожащий,

Чей давний ужас в памяти несу!

Данте Алигьери, «Божественная комедия» (Том I «Ад»)

***

640 год от Прибытия на Материк

Крупные дождевые капли падают на рыхлую землю свежей могилы, просачиваются меж комьями почвы. Ветер свистит, проносясь над землей, пригибает молоденькие деревца, грозясь сломать, а то и вовсе выкорчевать. Где-то вдалеке уже вовсю гремит гром, а по небу, словно трещины по стеклу, пробегают молнии, но здесь ливень только начинается.

«Паскудная погода, — думает старый сторож, в последний раз обходя вверенную территорию, и зябко ежится. — Точно под стать этому месту».

С деревьев за его перемещениями заинтересованно следят вороны, и он раздраженно машет на них рукой. Без толку. Их манит вонь мертвечины, сейчас, должно быть, уже почти неощутимая даже для них за запахами мокрой земли и озона. Ну их. Вечные спутники мертвых, они живут среди этих могил сколько он себя помнит.

Накрапывает все сильнее, плащ, пока что едва заметно, тяжелеет, а ноги начинают вязнуть в размокающей почве. Старик ускоряет шаг, направляясь обратно к крохотной избушке на отшибе кладбища. Мертвецы не пугают его, а вот немолодое тело, грозящее слечь с жаром после ночной прогулки под дождем — вполне.

Ветер воет, словно выбирающийся из могилы упырь, но кому как не этому человеку знать, что на этом кладбище подобного не случалось сроду. Он огибает внушительное мраморное надгробие, вдавливающее в землю гроб какого-то богатея, уже различая перед собой льющийся из окна хижины свет, и резко оборачивается, краем глаза уловив какое-то движение.

«Пошли вон, поганые птицы!» — замирает где-то в горле, прокатываясь по языку сиплым хрипом, когда сквозь почти лишенные листвы ветви кустарника он различает плывущую в воздухе темную фигуру.

Нет, не плывущую. Это лишь иллюзия от плаща, сливающегося с ночной темнотой.

Следом за первой, несущей в руке масляный фонарь, появляется еще одна, а за ней еще.

Старик опасливо прикрывает собственный закопченный фонарь полой плаща и считает.

Они идут гуськом, второй фонарь несет третий по счету. На каждом черный — или просто кажущийся таким в ночи — плащ, полами подметающий прелую листву. Шестеро.

Взгляд сам по себе останавливается на последней фигуре — никогда еще не доводилось видеть такого детину — и вновь перемещается к первой.

Она совсем миниатюрная, а рядом с тем здоровяком кажется ребенком. И движется как-то странно. То ли поскальзывается в мокрой грязи, то ли запинается о торчащие корни, будто вовсе не смотрит под ноги. Несколько секунд она стоит на