Тим Ваггонер - Закон Урожая

губ сорвалось хихиканье, — а потому, что ты просто слишком устал, чтобы идти дальше.

Старик вздохнул:

— Хорошо. Убей меня, если должен. Во времена моего расцвета я был известен как Хота Пиршественник, и по моему приказу посевы по всем Четырем Королевствам росли быстро и обильно. Но теперь я едва могу выкорчевать горстку тощих растений из этой больной почвы. Что бы вы ни думали о моем роде, мы выполняем определенную функцию, даже в таком ограниченном виде. Народ Ардула не смог бы выжить без моей помощи, и подношения, которые они обычно приносят мне, вряд ли можно назвать невинными. Разве их жизни — не малая цена за то, чтобы жители деревни и их дети могли избежать голода?

— Ты сказал "обычно", — произнес Торван.

Старик нахмурился.

— И что?

Рука с ножом Торвана дрожала, а голоса становились все громче. Теперь ему было почти невозможно сосредоточиться, но он заставлял себя продолжать.

— А что будет, если под ваш взор падет не невинная жизнь? Что тогда делают жители деревни?

Квег вмешался, чтобы ответить на вопрос Торвана.

— Жители деревни выбирают из своих, конечно. Возможно, они берут добровольцев. Или тянут соломинку. Или просто выбирают того, кто им не нравится больше всего.

— Да, — признал старик, — Так и есть. Условно. Но это их выбор! Я не заставляю...

Торван шагнул вперед и вонзил ночной клинок в сердце старика. Затем он наклонился к его левому уху и прошептал:

— Знаешь ли ты, что такое закон урожая?

Глаза старика расширились от шока, а дыхание стало прерывистым.

— Чтобы больше пожать... надо больше посеять, — сказал старик. — Скажи мне, что ты... сеешь?

Торван повертел ночной клинк, перекиннув с одной руки в другую.

— Я не сею. Я только пожинаю!

Крови не было ни на лезвии, ни на груди старика. Раны, нанесенные ночным клинком, всегда чисты. Старик — который когда-то был одним из Великих Богов, а теперь, по мнению Торвана, был не более чем паразитом — рухнул на землю, мертвый. Торван быстро вложил ночной клинок в ножны, давление в голове ослабло, а голоса — один из которых, как он думал, принадлежал старику — умолкли.

После этого Торван и Квег некоторое время рассматривали тело старика. Торван всегда был немного разочарован тем, как совершенно обыденно умирали Падшие Боги. В конце концов, они ничем не отличались от любого другого мертвого мужчины или женщины. Он полагал, что из этого можно извлечь какую-то мудрость, но он слишком устал, чтобы понять это прямо сейчас.

— Знаешь, — сказал Квег, его лицо мерцало в свете умирающего факела, — мне всегда было интересно, какова на вкус плоть бога?

— Ты это серьезно?

— Ну, а что? — Квег пожал плечами, — я где-то читал — вкуси плоть мою, как хлеб.

Торван повернулся к Гончему, намереваясь приказать ему молчать, пока ему снова не разрешат говорить. Но затем он передумал и просто махнул рукой. Впрочем, тысячи лет боги так или иначе питались человечеством. Вполне справедливо, чтобы в этот раз все было наоборот. — Встретимся в лагере сразу после того, как... ты закончишь.

Квег передал Торвану факел, и Торван отошел от Квега и трупа старика, изо всех сил стараясь не слушать, как хихикает его приятель, приступая к работе.

 Что ж, — подумал Торван, — похоже, Пиршественник собирается оправдать свое имя в последний раз.

--">