Никки Дрейден - Драгоценные моменты смерти

Драгоценные моменты смерти

Я погружаю посох в вязкую почву и держусь за него, осматривая нежные шляпки гриба-гнездовика — вогнутые, словно вывернутые наизнанку. В нынешнем сезоне среди шаманов Голгари это самый желанный гриб, но вырастить его смогли всего три гнилостных фермы — и наша стала первой. Даже самые невзрачные экземпляры продаются по зино за штуку. Я же смотрю на выдающийся образец: в золотисто-бронзовой шляпке видно полдюжины бирюзовых похожих на яйца шаров. Но этому грибу не суждено украсить какой-нибудь роскошный наряд из подземного города. Я забираю его в свою личную коллекцию.

Я достаю из сумки флакон для сбора образцов и взбалтываю болотно-зеленый эликсир, так что он начинает мерцать в лунном свете. Перевернув флакон, я позволяю всего одной капле из дозатора упасть на шляпку. Несколько мгновений она просто блестит там, как идеальная росинка, а потом выпускает белые нити и окутывает гриб магическим коконом, который сохранит его до следующего посевного сезона. Слегка сжав кокон жвалами, я проверяю его на прочность, а потом убираю в специально помеченное отделение в сумке.

Песни насекомых эхом отражаются от осыпающихся стен каналов, что окружают нашу делянку; высоко над головой они открываются в черное ночное небо. Симфония сверчков, цикад и кузнечиков звучит стройным хором, которому откуда-то издали вторит звучный горловой рык жука-голиафа мертвого моста. К ночной песне присоединяются мои братья и сестры: я слышу, как набирает силу мелодичная трель крыльев Рази. В нашей семье она поет лучше всех. С того самого дня, как вылупилась из яйца, она стала любимицей Матери — хоть никогда бы и не признала этого вслух.

Вдруг музыка, которую разносит ветер, меняется: мелодичные призывы к любви под покровом ночи на окраинах владений Голгари сменяются отрывистым, резким стрекотом новостей из подземного города. Назвали нового лича. Я бросаю взгляд на нашу ферму и вижу, что все мои собратья прекратили работу. Они вслушиваются в стрекот, надеясь услышать то, чего мы так давно ждем. Услышать, что новый лич — из краулов. Что он — один из нас. Но нет, это очередной эльф. Собратья возвращаются к работе... я же дослушиваю сообщение до конца. Новый лич ищет ученика, который хорошо разбирается в грибах и интересуется некромантией.

— С чего это тебе захотелось работать на эльфа? — спрашивает меня этой ночью Рази, когда все поля уже обработаны, и мы вернулись в ласковые объятья Матери. — Они носят в волосах кусочки наших тел, рисуют себе на лицах глаза, чтобы походить на насекомых, но когда дело доходит до власти... . кого они каждый раз выбирают?

— А как же Мазирек?

^{Mazirek, Kraul Death Priest | Иллюстрация: Mathias Kollros}

— Ну а что Мазирек? Это единственный священник-краул среди десятков горгон и сотен эльфов-девкаренов.

Я потираю крылья, издавая минорную ноту недовольства. Я знаю, что Рази не всерьез говорит так про Мазирека. Она просто расстроена от мысли, что я покидаю наше хозяйство. Я бы тоже расстроился, скажи она мне, что уходит петь при дворе Враски.

— Ты поешь лучше всех, — говорю я. — А у меня едва получается простая мелодия. Эллин лучше всех летает... Я расправляю крылья, и становится видно, что одно из них изуродовано: — А я не могу даже оторваться от земли. Я много знаю о грибах, но лишь потому, что Куурик — отличный учитель. Некромантия может наполнить мою жизнь особенным смыслом. Стать профессией, которой Мать могла бы гордиться.

— Она и так гордится тобой. Она гордится нами всеми. Это видно в ее глазах.

Я смотрю в глубокие темные глазницы — туда, где когда-то были глаза Матери, — но не вижу там гордости. Только пустоту. Мы сохранили ее радужную оболочку, натерли до блеска, так что ее сияние видно даже с самых дальних границ нашей фермы. Она — якорь, что держит вместе всю нашу семью. Она — наше все. Едва появившись из яиц, мы сожрали ее внутренние органы — сладкое, питательное мясо, от которого наши крохотные личиночьи тела росли, как на дрожжах. Потом мы прогрызли ее хитиновый покров, свили коконы у нее под брюшком — и несколько недель она самоотверженно защищала нас от хищников острыми жвалами. И, наконец, мы выбрались наружу и пожрали то, что от нее осталось. Сто семь ртов --">