Андрей Платонов - Смерти нет!

изобретает. Трудно даже представить, когда ему удается писать. В литературных кругах Платонова ценят, но критика постоянно и нещадно громит за идейно невыдержанные произведения.

В 1931 году в журнале «Красная новь» была опубликована повесть Платонова «Впрок». И. В. Сталин оставил в тексте повести на страницах журнала многочисленные замечания в адрес автора: «подлец», «дурак и пошляк новой жизни», «мерзавец», а в адрес журнала направил записку: «Надо бы наказать и автора и головотяпов (опубликовавших произведение. — Е. Р.) так, чтобы наказание пошло им „впрок“». Отзыв руководителя страны стал известен в литературных кругах, и поэт Павел Васильев, общавшийся с Платоновым в это время, так прокомментировал его: «Платонов может быть кем угодно, только не дураком. Такие дураки не бывают. <…> Платонов — это предсказатель, он гениален…».

На несколько лет Платонов был «отлучен» от читателя. На собственном творческом вечере, состоявшемся в 1932 году во Всероссийском Союзе советских писателей, он признавался: «Большинство моих рукописей не изданы». И все же в эти годы писатель создает такие шедевры, как повести «Котлован» и «Ювенильное море», драматические произведения «Шарманка» и «14 Красных избушек», роман «Счастливая Москва», рассказы «Мусорный ветер», «Глиняный дом в уездном саду», «Река Потудань», «Бессмертие», «Фро», «Третий сын», «Московская скрипка», «Любовь к Родине, или Путешествие воробья» и др. В 1934–1935 годах, после двух поездок в Туркмению, он пишет произведения, поражающие глубиной постижения незнакомой культурной традиции и чужого жизненного уклада народа Средней Азии — рассказ «Такыр» и повесть «Джан».

Вторая половина 1930-х годов связана для Платонова с личной трагедией — арестом пятнадцатилетнего сына Платона. Долгое время родители ничего не знали о его судьбе. ^[1] Измученный Платонов писал в разные инстанции. Он пытался оправдать сына, взять на себя его вину, в которую не верил. «Мне кажется, что плохо, если отказывается отец от сына или сын от отца, поэтому я от сына никогда не могу отказаться, я не в состоянии преодолеть своего естественного чувства к нему. Я считаю, что если сын мой виновен, то я, его отец, виновен вдвое, потому что не сумел его воспитать, и меня надо посадить в тюрьму и наказать, а сына освободить» (из письма И. В. Сталину).

В это же время Платонов создает рассказы для детей и о детях, самые светлые и непостижимые рядом с личным несчастьем писателя, — «Июльская гроза», «Корова», «Юшка», «Алтеркэ», «Уля», «Великий человек».

Годы Великой Отечественной войны стали общей народной трагедией и личной бедой каждого. Трудовой подвиг народа сменился подвигом ратным.

Осенью 1941 года немецкие войска подходили к столице СССР. По Москве поползли слухи, что правительство страны покинуло город и отбыло в эвакуацию. Слухи были вызваны постановлением Государственного Комитета Обороны «Об эвакуации столицы СССР г. Москвы», принятым 15 октября 1941 года. В обществе не обошлось без панических настроений.

Писатель Юрий Нагибин вспоминал эти дни: «На всю жизнь остался в памяти страшный день 16 октября 1941 года, когда толпы москвичей устремились к шоссе Энтузиастов и Казанскому вокзалу — многим показалось, что немцев уже не удержать. И вот в самый разгар этой невообразимой паники, которую сейчас называют прекрасно организованной эвакуацией, к нам зашел Андрей Платонов. Он был совершенно спокоен. Испуганная мама бросилась к нему со словами: „Андрей Платонович, что же будет?“ Он посмотрел так удивленно: „А что?.. Россия победит“. „Но как?! — воскликнула мама. — Немцы уже в предместьях Москвы!“ Платонов пожал плечами: „Как? Я не знаю как. Пузом!“»

Многие писатели эвакуировались в октябре. Тогда же уехали и Платоновы. Дни, проведенные в теплушках (отапливаемых товарных вагонах для перевозки людей, оборудованных нарами), стали тяжким испытанием для писателя и его семьи: в суматохе их не обеспечили продуктами и продовольственным аттестатом, по которому питание можно было бы получать на станциях. Трудности не прекращались и по прибытии в Уфу.

Краткие заметки о тяготах эвакуации, суровых условиях в чужом городе сохранились в записных книжках Платонова: «Россия всюду: Уфа, кузница, домишки, — как в уезде (а тут Башкирия). Домишки непрочные, вроде временных, — отсюда, дескать, еще дальше пойдем. Куда только? Все равно. Выспимся и пойдем» («Записные книжки», 1941).

В городах, --">