Олег Васильевич Слободчиков - Заморская Русь

Олег Слободчиков ЗАМОРСКАЯ РУСЬ

1. Алконостовы стрелы

От Чухонских болот до огнедышащей Камчатки текло не худшее для Руси время: на западе менялись обасурманенные императоры и императрицы, на востоке, на Нерчинских рудниках, гремели кандалами русские цари-самозванцы. На небе был Бог, на Камчатке — Кох, по самохвальным уверениям служилого немца. Сибирскими городами правили такие же латинянские выкресты, а за Уралом, на закатной его стороне, срамно ряженая служилая нерусь с выбритыми мордами, накладными бабьими волосами получила свободу от служб и сословное право владеть русскими деревнями.

Но картавые, иноязычные императрицы с ряжеными боярами не сильно мешали жить пашенной Сибирской украине и здесь из потомков казаков, беглых, каторжных, ссыльных, промышленных и бывших ясачных людей возрождалось исконное русское крестьянство, которое отличалось от западных помещиков тем, что не имея крепостных, по русской старине нанимало в работники вольных людей. Казалось бы, чего еще надо здешнему народу русскому: живи в Яви, славь Правь, Господа и Землю Матушку? Но по трактирам и ямам чудно баяли о землях за морем, где вьет гнездо Алконост — птица зоревая, рассветная, о светлой беловодной Ирии, живущей по благочестивой старине. Будто оттуда ушли по солнцу наши пращуры, чтобы хлебнуть лиха на западной стороне и в свое время должны вернуться, познав цену воле и единению единокровного народа. Так уж нам на роду написано, так уж нам по судьбе завязано. А еще сказывали, будто хлеб, репа, капуста родятся там сами по себе, как сорная трава, из вымени небесной коровы течет молочная река и по сию пору живут люди в Ирии праведно, а правят ими двенадцать старцев: те и вовсе святы, — одеваются в рубища, босиком по снегу ходят.

По подворьям и монастырям еще доживали век старики, исколесившие Сибирь в поисках воли, богатства и славы. Они ничего не нашли, но чудом Божьим не потеряли веры и распаляли сказками страсти молодых, готовых бежать на край света, выстилая путь могилами.

Наперекор пожарам и царским указам рос и ширился Тобольский город, сползая с горы посадами, подминавшими деревеньки слободы, некогда жившей особняком. Полузасыпанные рвы, бердыши и пищали по чуланам еще напоминали о лихих временах, но слободских казаков перевели в городской полк или записали в податные сословия, надолбы изрубили, вокруг приходской церкви поднялись высокие пятистенки с каменными и венцовыми подклетами, с резными въездами в жило. Слобода из пашенной превратилась в ямскую и слилась с посадом.

В доме здешнего старосты Александра Петровича Слободчикова всю ночь горели смолистые лучины, молодые спали урывками, старики и вовсе не ложились: старшая сноха хозяина мучилась родами в чистой баньке. Июльской ночью не ко времени и не к добру кричали петухи, играл, блистая, месяц. К рассвету, когда мрак становится гуще, сорвалась с неба звезда и летела, не угасая, до самого края земли, в тот миг Феня разрешилась яростно запищавшим младенцем. Толстая, веселая повитуха перегрызла пуповину, ополоснула новорожденного в ушате и, удивленно посмеиваясь, показала роженице:

— Глянь-ко, ноги, что складной аршин. Как нутро тебе не вывернул, варнак!?

В доме за выскобленным столом сидели седобородый хозяин Александр Петрович и его сват Иван Трофимович Окулов из отставных служилых. Хозяйка, Дарья Ивановна всю ночь провела в молитвах под образами. В сумерках рассвета поднялись сыновья Александра Петровича: Кирилл и Семен. Высокие, кряжистые, они вышли из горницы в неопоясанных рубахах, ополоснули лица в резной чаше под лучиной с нападавшими туда угольками. Дарья Петровна кивком указала им на красный угол. Братья приготовились встать на молитву, но приглушенно протопали чирки в сенях, распахнулась дверь, предрассветный дух, ворвавшись в избу, колыхнул пламя лучины. На высветленный круг выскочила белолицая жена Кирилла Настя, без тени бессонной ночи в глазах, неприлично громко крикнула:

— С внуком вас, деды! И вас, дядья, с племянничком, — игриво поклонилась мужу и его брату Семену.

Дарья Петровна облегченно охнула, радостно стукнула лбом о пол, еще раз перекрестилась и резво вскочила на ноги:

— Слава Те. Господи! Близко уже… Заря-зорюшка раны зашьет, кровь запечет…

Александр Петрович шумно вздохнул, хлопнул натруженной ладонью по колену, встал, положил на образа три глубоких поясных --">