Алёна Ершова - Останься со мной

Василиса отрицательно замотала головой и выскочила из отсека. Теперь предложение Смогича выглядело не столь бесстыдным. Скорее даже, вполне приемлемым.

«Ладно, сюда вернуться я всегда успею».

— Ваше предложение в силе?

Оган удивленно воззрился на чужую невесту. Стоит взведенная, как боевая пружина, лишь тронь – убьет.

— Конечно, проходите… И, если вас смущает мое присутствие, мы можем оставить дверь каюты открытой.

Василиса кивнула и заняла диванчик напротив, уместив самобраный туесок подле себя. Ее сосед распорядился об обеде на двоих и, более ни слова не говоря, уткнулся в свои бумаги.

Каюта погрузилась в тишину. Василиса не знала, чем себя занять и принялась рассматривать попутчика. Оценивающим взглядом прошлась по его долговязой фигуре, от души пожелала всклокоченной шевелюре познакомиться с гребнем и тут же поймала на языке фантомный вкус каштанов, что ей довелось пробовать в Вышграде. Сглотнула, выпуская стаю мурашек. Скользнула вниз и с любопытством отметила, что щекам, подбородку, даже длинной мужской шее нужна бритва. К концу дня они сделались заметно темнее. Зато на их фоне проявились тонкие, слегка искривленные губы. Эдакие две лакмусовые бумажки, служащие индикатором мыслей. Сейчас, например, их хозяин был чем-то раздосадован, и ямочка над верхней губой сместилась вверх и влево от носа. Маг читал собственные записи и морщился, словно слова, призванные попадать в голову, поступали туда через нос, застревали и вызывали зуд. Василиса затаила дыхание в ожидании, когда он протянет руку и потрет длинным указательным пальцем обеспокоенный чтением кончик.

Оган поднял взгляд и посмотрел в упор. Пришлось спешно делать вид, что длинношерстные облака за окном интересуют ее куда сильнее, чем недоумение разноцветных глаз.

«Это называется гетерохромия, — поспешно поправила она себя, — Когда один желтый, словно янтарь, а второй как кофейное зерно».

До чего она докатилась! Подглядывает за мужчиной. Вот даже сейчас невольно всматривается в отражение стекла, где видна рука, резво орудующая писалом. Изгиб пальцев и кисти излишне пластичен.

«И правда змеич. Текуч как вода. Интересно у него бывают вывихи?.. Слава Щурам, — Василиса поймала за хвост собственные мысли и с облегчением выдохнула, — Значит, мозг все же на месте, и это лишь исследовательский интерес. А, впрочем, чего полошиться? С какой еще целью можно смотреть на эти тяжелые брови? Они ж, словно ребенок кисть в краску обмакнул и провел по лицу небрежно, еще сильнее прибавляя ассиметрии. Зато какая цаца: “Подобные маневры были модны при дворе в позапрошлом году”. Так говорит, словно на него гроздями девицы вешаются». — Мысль эта оказалась неприятной, и Василиса спешно отгородилась от ее.

Оган почувствовал, как вновь нагрелась обережная булавка, и отложил писало. Хватит. В таких условиях просто невозможно работать.

— Мы так и не были представлены, — решил он все же завязать светскую беседу. — Мое имя вы уже знаете, а сами не назвались.

Василиса полыхнула негодованием. Не положено так! Однако гнев схлынул, стоило представить, как они сейчас в дирижабле общего знакомого искать будут? Мысль эта неожиданно позабавила. Она улыбнулась и протянула руку как это делала зачастую в больнице.

— Боярыня Василиса Ольгердовна Сабурова, — произнесла, и замерла, в ожидании понимающей ухмылки, присущей тем, кто был в курсе дворцового скандала двадцатилетней давности или к безразличному кивку далекого от придворных сплетен обывателя, но совершенно не к тому, что, приняв ее руку, попутчик склонится к уху и обволакивающим шепотом поинтересуется:

— А зачем вам очки без диоптрий, боярыня?

В нос ударил дымный запах степного пожара и жженого сахара. Близость дыхания опалила волоски на коже. Вмиг захотелось уткнуться носом в чужую шею и дышать, дышать, словно кислородной маской. Вот она магия пернатых змеев во всей красе! Василиса испугалась собственной реакции, дернулась, отчего злополучные очки сползли на нос. Не придумав быстрого и умного ответа, ляпнула первое, что пришло в голову:

— Чтоб умнее казаться.

Оган отпустил руку и скорчил такую гримасу, которая при должном воображении сошла за улыбку, если бы не была до краев наполнена злорадством разочарования.

— Куда как лучше быть, а не казаться, сударыня.