Журнал «Вокруг Света» - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1983 год

Ущелье добрых встреч

В ущелье дул пронизывающий ветер. Скрип сгибающихся под его напором деревьев сливался с рокотом горной реки. Только что прошел необычной силы ливень, и обвальный обходчик Григорий Лацабидзе торопился. Наклонив голову, согнувшись навстречу ветру, он упрямо шел по шпалам, фонарем высвечивая перед собой узкую полоску железной дороги. Вдруг какой-то посторонний звук остановил его. Он прислушался: будто на деревянный пол высыпали мешок гороху. Потом послышался глухой гул, скрежет, и снова что-то посыпалось. Григорий, откинув капюшон, посмотрел вверх. Каменная стена ущелья далеко уходила в темноту ночи, фонарь доставал своим лучом ближайшие торчащие из скального обрыва каменные выступы. Лацабидзе снова ускорил шаг, потом, словно его подхлестнула тревожная мысль, бросился бежать. И тут он чуть было не налетел на здоровенный камень. Остановился, стал водить по сторонам фонариком. Камни, побольше и поменьше, валялись повсюду: справа, слева, впереди — на полотне железной дороги. Отвернув рукав брезентового плаща, Григорий глянул на светящийся циферблат: времени до прохода поезда оставалось всего ничего...

Он перекрыл фонарь красным стеклом и, спотыкаясь об острые обломки скал, заспешил навстречу поезду.

Когда помощник машиниста спрыгнул с лесенки замершего электровоза и, подгоняемый ветром, зашагал в темноту, на красный огонь, навстречу Григорию Лацабидзе, до каменной осыпи, преградившей дорогу поезду, еще оставалось около двухсот метров...

Этот случай я вспомнил, когда мы сидели со скалолазом Георгием Беридзе в будке на обвальном посту и пили чай. Он только что спустился с гор и чувствовал себя несколько скованно: мышцы еще не расслаблены, неестественно осторожными казались его движения.

Пока мы знакомились Друг с другом, осваивались, я сидел и слушал, нет, буквально осязал скрывающуюся в глубине ущелья многоголосую Куру. Местные жители называют Боржомское ущелье «Грузинской Сибирью»... И неспроста: зимой вдоль неширокого каменного коридора дуют свирепые ветры, принося огромные массы снега. Многометровые отложения его тают в расщелинах и на склонах гор лишь поздней весной, когда совсем рядом, в широкой долине между городами Хашури и Тбилиси, уже вовсю расцветают сады.

Повторяя все изгибы Куры, бегут, прижимаясь к каменному обрыву, отполированные поездами блестящие рельсы; с одной стороны — обрыв в пропасть, в русло реки, с другой — почти вплотную к полотну отвесная скала, рассекаемая белесо-рыжими полосами и пятнами щебеночных осыпей, пучками редкой пожухлой травы и зеленеющими ветвями низкорослого кустарника, кое-где торчащими из трещин.

Георгий Беридзе с явным наслаждением отхлебывает из керамической кружки горячий темно-коричневый чай. Кружку ставит на дощатый стол так, как будто сделана она из «елочного» стекла — вот-вот рассыплется на тончайшие скорлупки.

— На гадюку нарвался, — говорит Георгий, шевеля пальцами, словно разминая их. — Схватился за выступ — надо было подтянуться и перебраться в сторону, на новое место, а она тут как тут — сантиметрах в десяти. Голову подняла, на пальцы смотрит. А я только на руках и держусь, под ногами опоры нет. Смотрю: что будет дальше? Сам же ногами по скале еложу — опору нащупываю. Наконец нашел. И только тогда убрал руку...

— И часто вы со змеями встречаетесь? — поинтересовался я, все еще удивляясь его простому рассказу о непростых вещах.

— Видим их нередко, но они обычно сразу же уползают в ближайшую расщелину. А эта какая-то ленивая попалась. Может, и за руку-то не цапнула, поленилась. У нас в горах всякой твари по паре,— продолжает Беридзе, чувствуя мой интерес к рассказу. — Как-то раз стою на страховке на вершине скалы. Страховочный канат через плечо пропускаю, крепко держу. Внизу мой друг висит — камни обирает. Меняемся поочередно: три часа на откосе и столько же на страховке. Вдруг прыгает мне на руку что-то живое, зеленое. От неожиданности руку разжал, веревка ушла вниз: с метр, наверное, потравилась. Опомнился — вцепился в канат мертвой хваткой. А друг мой снизу сигнал подъема подает. Вытянул я его, вижу, лицо у парня как бумага белая. Думал он, веревка оборвалась — конец, пришел.

— Что же это тебя --">