Редьярд Джозеф Киплинг - Рассказы. Стихотворения.

несмотря на возмущенное бормотанье снобов, простой и энергичной поступи походной песни, песни веселой и пафосной, мужественной и строгой»^[6]. Вот эту энергичную поступь походной песни, эту проповедь суровой мужественности, замешанной на священной ненависти к врагу, это презрение к бормотанию снобов и находили «молодые красногвардейские сердца» в балладах и рассказах Киплинга. Он нравился «своим мужественным стилем, своей солдатской строгостью, отточенностью и ясно выраженным мужским началом, мужским и солдатским»^[7], — вспоминает, например, о юношеском увлечении Киплингом К. Симонов, напечатавший в конце тридцатых годов несколько отличных переводов его стихотворений.

Такой односторонний, внеисторический взгляд на Киплинга был обязан своим возникновением определенным тенденциям в самой советской литературе, которая тогда тщательно очищала себя от влияний, чуждых пафосу коллективизма. Именно «железный Редьярд» — «враг без маски», «политический поэт британского империализма», воспитатель «новых кадров для грядущих войн» — в известном смысле оправдал взятое ею направление, так как требовал борьбы, отпора, создания своих «походных песен» и солдатских маршей. Поэтому и издавали его у нас главным образом во второй половине тридцатых годов, поэтому и преувеличивали его значение для современной западной литературы, хотя в ней уже давно господствовали иные кумиры.

Очередную переоценку Киплинга произвела вторая мировая война. В трудные месяцы «Битвы за Англию» 1940 года о нем вдруг вспомнили те самые «высоколобые», которые двумя десятилетиями ранее подвергли его остракизму, а один из их духовных вождей, T. С. Элиот, даже выпустил сборник избранных киплинговских стихотворений, сопроводив его весьма сочувственной вступительной статьей. С другой стороны, жесткая военная реальность быстро разрушила «романтические» иллюзии у молодых советских писателей и поэтов, а вместе с иллюзиями рухнул и созданный ими образ «железного Редьярда». «В первый же день на фронте в 1941 году я вдруг раз навсегда разлюбил некоторые стихи Киплинга, — писал К. Симонов. — Киплинговская военная романтика, все то, что, минуя существо стихов, подкупало меня в нем в юности, вдруг перестало иметь отношение к той войне, которую я видел, и ко всему, что я испытал. Все это в 41-м году вдруг показалось далеким, маленьким и нарочито-напряженным, похожим на ломающийся мальчишеский бас»^[8].

Неудивительно поэтому, что в послевоенные годы у нас в стране Киплинга признавали лишь как автора замечательных детских сказок и рассказов о Маугли, а все прочее в его наследии безоговорочно отвергалось уже по чисто политическим причинам. Лишь в самые последние десятилетия мы снова — пока еще робко — стали обращаться к «взрослым» рассказам и стихотворениям писателя, на этот раз не минуя их сущности, и начали обнаруживать в них то, чего раньше не замечали, — сложность, неоднозначность, глубину, присущие только подлинному художнику, а не автору пропагандистских однодневок.

Герой киплинговского романа «Свет погас», живописец Дик Хелдар, сказал, что в художественном творчестве у «всякого на одну удачную работу приходится по меньшей мере четыре неудачных. Зато одна эта удача сама по себе искупает все прочее». Сейчас, когда развеялись многие мифы и предубеждения, окружавшие творчество Киплинга, нельзя не признать, что и в его прозе, и в его поэзии было немало «искупающих все прочее» удач, выдержавших проверку временем. Представить их читателям — такова задача этого сборника, в который включен целый ряд произведений писателя, ранее на русский язык не переводившихся, а представить творческий путь Киплинга в контексте его исторической эпохи, без позднейших наслоений, — цель настоящей статьи.

* * *

Редьярд Киплинг родился в 1865 году в Индии, куда его отец, неудачливый декоратор и скульптор, отправился с молодой женой в поисках постоянного заработка, спокойной жизни и солидного положения в обществе. До шести лет мальчик рос в кругу дружной семьи, в родном доме, где его воспитанием занимались, в основном, индийские няни и слуги, отчаянно баловавшие своего подопечного. В воспоминаниях Киплинга эта пора его жизни — идиллия, рай, Аркадия. Недаром героем нескольких лучших его рассказов станет очаровательный ребенок, умница и шалун, боготворимый взрослыми, а о шестилетнем диктаторе по имени Тодс он напишет почти то --">