Михаил Алексеевич Антонов - Архивариус (СИ)

понял!- воскликнул шурин.- Это кто такие?

   - Очень плохие люди. Твоя мама никогда не разрешала тебе знаться с подобными мальчиками,- отшутился я.- Одного я знаю точно. Ты же знаешь, стоит мне туда попасть, как мне сразу предоставляют местечко писаря в их канцелярии. Уж больно им нравится мой почерк.

   - И что?

   - Тот, что пониже,- Полонский. Казимир Полонский- домушник. Я на него карточку перед самым освобождением заполнял. А тот, что повыше, военный, скорее всего,- его брат Ян Полонский. Он- брачный аферист. Его я не знаю, но думаю, что это он.

   - А что им от тебя нужно было?- снова задал вопрос шурин.

   - Ты же слышал- письмо.

   - Что за письмо? Он еще про какой-то чек говорил.

   - Ты задаешь много лишних вопросов,- ответил я.- Когда все успокоится, ты получишь свой кусок.

   - Ну хорошо, а что делать сейчас для того, чтобы все успокоилось?- спросил Владзимеж.

   Когда речь заходила о деньгах, он проявлял проблески ума.

   Я по привычке погладил себя по подбородку.

   - Ты налей себе еще. А я сейчас подготовлюсь, и мы пойдем прогуляемся.

   III

   Мы вышли на улицу. Ласковое июльское солнце еще не прогрело колодец двора. Пришло время вспомнить о Ганне Ковальской.

   В мою жизнь крепко вплелись судьбы двух женщин: Агнессы Квистяк и Ганны Сосновской. Не буду рассказывать всю историю наших взаимоотношений, ибо история эта длинная и начиналась в дни далекой юности. Тогда все наши семьи проживали в одном огромном доходном доме.

   Что было делать, если они нравились мне обе, и я затруднялся с выбором. Девицы знали, естественно, о моих сомнениях, но между собой не ссорились, а в основном пилили меня. Их благосклонность мне потом не раз приходилось возвращать подарками, cтоимость которых росла пропорционально нашему возрасту. И когда я собрался, наконец, сделать окончательный выбор, прокурор Старчевский сумел доказать, что подписные благотворительные листы на строительство польского подводного военно-морского флота- моих рук дело. И что деньгами, собранными по этим листам, распоряжается не морской министр, а я. В общем, он сумел разрушить мою личную жизнь. И у меня появилось три дополнительных года на то, чтобы решить, какая девушка мне больше нравится.

   Ганна Сосновская, не вынеся такой разлуки со мной, от огорчения вышла замуж за старичка ювелира. А Агнешка встретила меня у ворот тюрьмы. Тем более, что я не потащил за собой ее братца. Выбор, таким образом, был сделан.

   С Ганной, теперь уже Ковальской, мы встретились через три года. Обратились в одно и тоже время в одну и ту же адвокатскую контору. Ей надо было защитить свои права в деле о наследстве, старичок к тому времени окочурился. А я думал, что они сумеют доказать, что, если у кого-то есть долгов на два с половиной миллиона, как у банкира Бернштейна, то те жалкие векселя на семьдесят тысяч, которые я изготовил от его имени,- просто шутка бедного молодого человека. Но банкир Бернштейн таких шуток не понимал и, размахивая руками и брызгая слюной, кричал, что ему пришлось оплачивать эти фальшивые векселя, и что именно я его разорил.

   В этой адвокатской конторе, как выяснилось, работали неудачники. Денежки и лавка ювелира достались его дочерям от первого брака. Мне же пришлось еще четыре года побыть писарем в тюремной канцелярии. Уж больно им мой почерк нравился.

   Теперь уже Ганна дожидалась меня у ворот тюрьмы. Домой я попал через неделю. А когда попал, Агнешка обиделась и, собрав вещи, уехала к кузине. С тех пор она проделывала эту процедуру три-четыре раза в год и, надо заметить, не без причины.

   Мы проехали пару остановок на трамвае. Все шло, как я и думал. Затем мы немного прошли пешком и вошли в почтовое отделение.

   Здесь, в двух шагах от дома Ганны, я и устроил спектакль. Купил конверт и отправил его. Потом подошел к таксофону и назвал телефонистке номер Ковальской.

   - У

--">